Категория трудности

Они присели на камни, разулись. Потом залезли в рюкзаки и достали предметы, которые привели публику в волнение. Жадная до сенсации, она на этот раз имела ее сполна. Каждый из них держал в руках пару новеньких, блестевших резиновым лаком галош. Ребята надели их на тонкий носок и накрепко привязали тесемками – точь-в-точь как балерины завязывают пуанты.

Виснер сначала смеялся вместе со всеми. Но лицо его вдруг вытянулось, побледнело. Он бросился к Абалакову и заговорил взволнованно и так быстро, что Толя не успевал переводить.

– Они, кажется, и в самом деле хотят идти в галошах. Но это опасно. Это очень опасно! Это сложный маршрут. Нельзя же рисковать жизнью ради шутки. Вы мудрый человек, вы должны остановить их, они вас послушают…

Виталий Михайлович объяснил ему, что это не шутка, что ребята лишь придали этому вид шутки – галоши не только проверенная, но и привычная для советских скалолазов обувь. Меня несколько удивило: Виснер, многоопытный альпинист, мог бы сразу оценить ее, достоинство. Но тут же понял: он просто ошалел от неожиданности. Так и есть. Он улыбнулся и смущенно сказал:

– Действительно, как это я сразу не подумал?! Галоши не только хорошее трение обеспечивают, но и сохраняют отчасти гибкость ступни.

Застрекотали кинокамеры, защелкали затворы фотоаппаратов… Виснер, Непомнящий и я составляли другую связку. Мы примерялись к своему маршруту. К нам подскочили репортеры и чуть ли не хором задали один и тот же вопрос:

– Что они делают?

– Как что? Разве вы не видите? Надевают галоши.

– Зачем? Чтобы пойти в них на стену?!

– Конечно!

– О! Это прекрасно! – воскликнул один из них. И, застрочив в блокноте, диктовал себе: «Секретное оружие» советских альпинистов. «Галоши» по-русски звучат так же, как и по-английски…»

Возможно, это его отчет я читал позднее: «Бершов чемпион Союза по скалолазанию, начал маршрут с такой обезьяньей ловкостью, что сразу вызвал к себе всеобщую симпатию. Разумеется, разделив ее не только с напарником, но и… с галошами…»

Вокруг стоял человеческий гомон. И сквозь плохо понятую мне английскую речь то и дело пробивалось:

«галоши, галоши». Повсюду слышался смех. Но в смехе этом звучало веселое восхищение – то, которое в русском языке очень точно передает расхожее выражение – «Bo дает!»

За исключением Виталия Михайловича, который по причине возраста в восхождениях не участвовал, мы все неплохо прошли свои маршруты. Валя Гракович шел в связке с американцем. Двигались в среднем темпе, особо не торопились, памятуя об особой ответственности, которая ложится на спортсмена за рубежом: не ударить в грязь лицом. Пускай помедленней, но чтобы без срывов – не только в прямом, но и в переносном смысле.

Однако… спускаемся вниз и вдруг узнаем: оказывается, мы провели свои восхождения в неслыханном темпе, в невиданно короткие сроки! Выяснилось, что, скажем, маршрут, на который отводится обычно не менее пяти с половиной часов, пройден нами за три с половиной!

ГЛАВА XI. ЧУЖОЙ КРЮК

По окну ползает пчела. Взлетает, бьется о стекло, снова ползет, срывается и опять… Она ищет выход. А в пяти сантиметрах над ней раскрытая настежь форточка. Глупая пчела – отмечает наш глаз. Именно глаз – разум не откликается на подобные пустяки.

Нет, поведение пчелы ничуть не глупее поведения человека в таких обстоятельствах. Она в том положении, когда «за деревьями леса не видно». Она в положении подвешенного на скале альпиниста, которому бескрайний камень горою не видится.

Камень… камень… камень… Нет конца и края этой шершавой тверди. Нет, потому что глаза в тридцати-сорока сантиметрах от гигантской стены, по которой ползешь, как пчела по стеклу. И ожидание выхода на полку или в какой-нибудь кулуар не снимает до конца тревожного чувства бескрайности этого опасного пути. Разум знает – сердце не верит… Над головой и чуть левее зацепка. Она кажется прочной… А вдруг отвалится?! Вторая точка опоры под левой ногой. Именно точка. Множеством геометрических точек этот уступ в виде двухсантиметровой скальной заусеницы можно назвать только от глубокой иронии к самому себе. Ладно, при большом оптимизме можно уверовать, что благополучно пройдешь эти полтора метра. А дальше что? А дальше все та же степень риска – чуть больше, чуть меньше А потом опять… И снова… И еще раз опять… Я думаю об этом. И тогда меня начинает стегать мерзким потным страхом теория вероятностей – шансы на срыв всенепременны, весь вопрос, сколько их и из какого числа: из десяти, из ста?...

Как они пробились, через какой лаз проникли мне в голову, эти парализующие, едкие мысли?! Мне сейчас кажется, что по-другому быть не может и никогда не было – они неизбежны в таком положении. Но ведь я точно знаю: ничего подобного не было на тех сотнях маршрутов, пройденных мною за далеко не короткую восходительскую жизнь. Я проходил стены весело, с интересом, глядя лишь вверх и думая лишь о том, что любопытного ждет меня там, высоко над головой. Могло ли быть по-иному? И разве не устал бы я от альпинизма, если б каждый подъем проходил столь мучительно?!