Категория трудности

Допустим, это в наших силах: сделать любое восхождение не более опасным, чем поездка в трамвае. Что тогда останется от альпинизма? И что означает выражение «безопасный альпинизм»? По-моему, это бессмыслица. Все равно как из молекулы воды убрать один из ее компонентов и оставшееся по-прежнему называть водой. Но как сочетать такой взгляд с главной восходительской проблемой: поиск оптимальной безопасности?

Противоречия здесь нет. Мы не можем «изъять» лавины, остановить камнепады, задержать обвалы, залатать трещины, «выключить» гравитацию, равномерно насытить воздухом атмосферу, выравнять атмосферное давление. Все это объективные вещи, которые создают для восходителя столь же объективную опасность. На том и стоит горовосходительство. Не будь этого, следовала говорить не «альпинист», а «горный пешеход». Повторю уже сказанное раньше: искусство альпиниста в том чтобы обходить опасности, противоборствовать им, обезвреживать их с помощью сноровки и примитивного не автоматизированного снаряжения — ледоруба, молотка, крюка, веревки. Последнее необходимо, поскольку у альпинизма, кроме утилитарного смысла, есть еще и философский, этический, психологический. Именно так. Ибо что же еще называть философией, как не стремление человека познать самого себя? Понять смысл истинных ценностей — ведь сверху становится виднее, что есть хорошо, а что плохо, что на самом деле важно, а что лишь кажущаяся важной epyнда, и, что часть, а что целое?.. Кроме того дело наше представляется мне своеобразной испытательной службой. И горы — тот полигон или, если хотите, некая лаборатория, где созданы условия, чтобы испытывать и отбирать оптимальные формы человеческих взаимоотношений; выяснять наиболее жизнеспособные нормы морали и нравственности; проверять, как уживается сила со слабостью и сильный со слабым, что есть истинная сила и что слабость. (Разумеется, на равнине такой эксперимент ставит сама жизнь. И над всем человечеством. Но горы отвечают на все эти вопросы более точно я убедительно.) Здесь с помощью маленькой группы людей можно удостовериться и доказать несогласным, что наиболее полезный и выгодный принцип общежития есть гуманизм. Наконец, ничто так не убеждает как альпинизм, в том, что хлеб духовный для человека не менее важен, чем хлеб физический.

О психологическом смысле альпинизма здесь уже говорилось. Добавлю только, что поведение человека в тяжких условиях восхождений представляет для психолога неоценимый интерес. Но продолжу свою мысль.

Отцы альпинизма в поисках наивысшей безопасности не боятся, что когда-нибудь доведут ее до идеала, обепечат восходителю стопроцентную гарантию целости и невредимости и тем самым выхолостят из этого спорта важнейший смысл. Они знают: каких бы успехов ни добились на этом поприще, риска у восходителя останется с лихвой. Если даже располовинить оставшийся, то и тогда альпинист не лишится желанной остроты ощущений. Однако...

Даже война возможна лишь в том случае, когда есть некий вероятностный минимум выживания. Альпинизм станет безнравственным, если допустит дажe те восхождения, где шансы выжить сравняются с обратными. Нет, пять на пять — аморальная пропорция. Вероятность выживания должна, так сказать, подавляюще превосходить. Да, у теории вероятностей есть свой моральный аспект. Она может служить неким аппаратом установления нравственных норм.

Могут спросить: как можно определить точную норму безопасности того или иного маршрута? Точно нельзя, примерно можно. На то и опыт. И штука эта гораздо менее спорна, чем кажется. Скажем, оценка маршрутов по категориям согласуется, как правило, без особых разногласий и осложнений.

Впоследствии экспедиция из Челябинска после долгого наблюдения за этой стеной дала заключение в официальном отчете: «Выжить — один шанс из тысячи». Сказано, конечно, фигурально и потому сильно преувеличенно. Но тогда, глядя на этот маршрут, я видел: шансы уцелеть слишком малы.

В начале этой книги я говорил, что если и существует суперменское бесстрашие, то нам, восходителям, оно незнакомо. Альпинист знает страх — он человек. Но в нем живет другое чувство. Если перефразировать пословицу, то можно сказать: глаза страшатся, а душа тянется. Непонятная, необъяснимая сила тянет его, гипнотизирует, как удав кролика. Неуемный азарт, похожий на азарт игрока, толкает на преодоление опасности. Риск дает полноту ощущения жизни. Я уже заметил, что страх бывает разный. Не только в количественном смысле — больший или меньший, — но и по своему качеству. Бывает страх с панической окраской, а бывает другой — «сладкий» страх.