Категория трудности

Ад... Почему его представляют темным, бурлящим, клокочущим? Я его видел. Он идеально белый, идеально тихий, идеально застывший. Над ним идеально синее, небо с идеально недвижным, висящим, злым, жарящим солнцем. Вся эта идеальность и есть ад. Он вовсе не подземелье — он в виде цирка, в виде глубокой вогнутой чаши.

Ад — это гнетущая однородность. Он манит своей идеальностью и незаметно, но быстро выматывает, доводит до обморочной усталости неподвижностью, беззвучием, одноцветностью — не на чем задержать глаза, не к чему прислушаться, нечего ощутить, кроме равномерно жгущего солнца. Когда нет ничего, кроме идеальной, растянутой на весь мир белизны, тишины, стылости... Чтобы испытать адовы муки, надо пробыть здесь не более часа...

Мы спустились на дно такой чаши — диаметром метров в сто — и через двадцать минут обессилели. Нужно скорее уходить, а ноги не слушаются — хочется лечь и закрыть глаза... Рассудок все-таки крепче тела. Он как сучок, на котором пила тормозится... Он еще в состоянии подчинить себе тело. Вяло, с усилием переставляя ноги, мы покидаем впадину...

Теперь я иду и радуюсь: хорошо, что есть ветер, есть грохот, что скалы невзрачно-серые, что, кроме отлогих склонов, есть сильная крутизна, смертоносные пропасти, трещины, лавины и камнепады, что все это пересекает наш путь, попадается слева и справа.

Мы идем быстро — нужно спешить. График велит нам к вечеру поспеть на фирновое плато и здесь, преодолев тяжелый путь по глубокому снегу, подойти к пещерам. Иначе Петренко опоздает на чемпионат.

Но странно — он почему-то торопится меньше всех... Все время плетется сзади, ступая по отработанным, хорошо утоптанным следам. Как-то не вяжется это левофланговое положение с его могучей, широкоплечей, огромного роста фигурой. Впереди почти бессменно пробивает дорогу Игорь Рощин. Лишь иногда в меру своих возможностей его подменяет Валя Гракович.

Длинной, растянутой цепочкой команда движется вверх. Меняются рельефы — взлеты, впадины, «жандармы», кулуары... Вертикаль возрастает сотня за сотней, а впереди по-прежнему Рощин. За ним Валентин Гракович из Минска, Эльвира Шатаева, я, Василий Ковтун и Александр Фомин из Киева, Георгий Корепанов — ленинградец. Цепочку замыкает Петренко...

Когда я остановил группу и сказал, что Рощина надо сменить, все посмотрели на Петренко. Но он оставался безукоризненно вежливым, уступая дорогу другим, и молчал, боясь, вероятно, перебить чужую инициативу. Эльвира, тоже ни слова не говоря, вышла вперед. Теперь в колонне соблюдался «зеркальный» ранжир: впереди самая маленькая — Эля, сзади самый крупный — Петренко. Она отработала не менее сотни шагов, когда Валя Гракович окончательно убедился, что это тот удивительный в альпинистской среде случай, где моральные стимулы не работают, и вышел ее подменить...

У пика Парашютистов, на высоте 5800, где началось плато, Петренко и Ковтун остановились, извлекли из мешка палатку и стали готовить ночлег. По плану ночевка предполагалась в пещерах, расположенных примерно посередине этой горной равнины. До них еще несколько километров ходу. Это было совсем уж непонятно: опаздывает Петренко — нам спешить некуда...

Я вдруг подумал: мы несправедливы к нему — при чем здесь мышцы и вес?! Высота может скрутить и самого Илью Муромца.

Я поделился с Эльвирой. Она иронично улыбнулась, и не ответив мне, сказала громко для всех:

— По-моему, надо хоть попытаться выполнить свой план. Ведь мы не новички — знали свои силы, когда намечали. Палатки всегда успеем поставить.

Все посмотрели на меня, ожидая решения. Я сказал, что время и возможность еще есть, что сам я намерен идти дальше, но это необязательно для всех — кто хочет, может ставить палатки.

Петренко, Ковтун и Фомин остались, а пятеро продолжили путь и затемно подошли к пещерам. Утром сварили завтрак, в восемь закончили трапезу, а к девяти, как и договорились с тройкой, оставшейся у пика Парашютистов, были готовы продолжать восхождение.

...В одиннадцать наконец группа собралась вместе и, отправилась дальше.

Плато — участок технически простой. Трещин здесьне водится, лазания не требуется. Зато снег попадается рыхлый, глубокий настолько, что порою десятки метров «проходишь» ползком, пробивая траншею. Мы торопимся — быстрее обычного топчем следы, переставляем ноги, но... Чудеса, цирковой фокус! Словно во сне, барахтаемся, оставаясь на месте. Кто сказал, что движение относительно? Это только внизу, если трамвай увеличил скорость, то улица понеслась быстрее. Наша «улица», хоть галопом скачи, — ни с места. Наша «улица» тянется на двенадцать километров — от пика Парашютистов до пика Кирова. Сперва с небольшим, чуть заметным снижением, к середине сбрасывая высоту метров на двести, а после таким же отлогим подъемом возвращает свою начальную отметку 5800. В самых широких местах в ней около двух километров. Наша «улица» с одним лишь правым рядом «строений»: пик Ленинград, пик Евгения Абалакова, пик Куйбышева. Слева она обрывается бешеной крутизной — отсюда и сходят лавины, которые мы наблюдаем с поляны.