Кати в Америке

В реках есть нечто чарующее. Стоит лишь произнести название реки, и сразу же возникает множество ассоциаций и мысленных образов. Например, Волга. Это слово звучит так печально! Святая Русь XIX века, Россия Достоевского и Горького! Горестная песня бурлаков в холодные осенние вечера! Для меня Волга — река страданий. А Дунай! Весна в Вене перед Первой мировой войной. Император Иосиф I [147]. Мундиры, любовь, тюлевые платья, «Венский вальс» [148]. Нил, древнейшая из рек! Фараон на троне, с посохом и бичом в руках, стовратные Фивы [149], задыхающиеся в жаркой пустыне. Белые ибисы на фоне заката. И Миссисипи! Миссисипи ночью. Гекльберри Финн на своем плоту! Маленькие поселки американских колонистов. Причаливает лодка, театр на воде. Арбузы. Магнолии. Грустные голоса негров.

Нет, реки не похожи ни на что другое. А здесь Миссисипи — прямо перед моими глазами, могучая, с мутной серо-желтой, вяло текущей водой. Но только не видно Гека, одетого в лохмотья, в обтрепанных брюках и с трубкой во рту.

— Что это за мелкая речушка? — спросила моя не слишком обремененная знаниями Тетушка.

И надо же было тащить такую Тетушку через Атлантику. Достаточно было показать ей речку Эмон в Швеции.

— Разрешите представить! — сказала я. — Old Man River Mississippi! [150]Это моя Тетушка из Швеции! Такая, какая уж она есть!

Было тепло. Постояв немного, без особого восторга глядя на Миссисипи и отметив, что вода там как вода, Тетушка поспешно потребовала, чтобы ее отвели обратно в отель, в наш номер, где на потолке имеется вентилятор. Строго говоря, единственное, что Тетушка видела в Новом Орлеане, — это, пожалуй, вентилятор.

Но я-то повидала гораздо больше. Вместе с моим гидом Джоном Хаммондом я кинулась очертя голову в Vieux Carre, широко известный квартал города, где французское прошлое Нового Орлеана еще по-прежнему жило в разных уголках.

— У вас всегда такая жара? — спросила я своего провожатого, когда мы пробирались по теневой стороне Ройял-стрит.

Он улыбнулся, словно наивное дитя:

— Вы называете это жарой?

— Да, — сказала я. — Вспомните, что я приехала из страны, где ходят с глубоко промерзшими коленями до самого дня летнего солнцестояния.

Тогда он коротко поведал мне о том, что такое жара. Пылающая вездесущая жара, неподвижно нависающая над городом с конца мая и покидающая его жителей в состоянии выжатых лимонов где-то в октябре.

— Сегодня на редкость прохладный день, — сказал Джон.

— All right [151], тогда все в порядке! — согласилась я. И подумала, что лучше не протестовать, если он почувствовал, что ему необходимо с размаху бить руками, чтобы согреться.

Мне говорили, что в Новом Орлеане должно быть « lots of atmosphere» [152]. Но и части жары, царившей между рядами пошатнувшихся домишек в Vieux Carre, было бы достаточно... Много метров книг, стоявших рядами на полках, было написано об этом квартале, совершенно не похожем на обычную, оснащенную кондиционерами Америку. Здесь теснится огромная толпа писателей и прочих людей свободных профессий, стремящихся почерпнуть вдохновение в столь красочной среде. Здесь расположены маленькие живописные ресторанчики, которые по-прежнему придерживаются французской кухни и вообще французских обычаев. И здесь кучи баров, и ночных клубов, и игорных домов, где ночи напролет цветет пышным цветом знаменитая ночная жизнь Нового Орлеана.

Ой, я тоже почувствовала такое вдохновение! То тут, то там взору открывается темная арка ворот, ведущая во двор, а там внутри находишь удивительный patio [153], полный цветов — олеандров и акаций. В одном из таких патио я обнаружила Колодец желаний. Здесь за скромную плату можно было, подумать только, загадать любое желание! Я щедро бросила вниз в прозрачную воду колодца три шведские одноэровые монетки [154]. Но затем, покраснев от стыда, я поняла, что шведская валюта в настоящее время настолько обесценена, что не годится даже для Колодца желаний и почти равноценна брючным пуговицам. Так что после некоторой внутренней борьбы я пожертвовала пять центов звонкой и твердой американской валюты, пожелав, чтобы я... нет, об этом рассказывать не стану!

Я обследовала все проулки, карабкалась по всем маленьким винтовым лесенкам, останавливалась у всех витрин до тех пор, пока Джон, несмотря на то что был «на редкость прохладный день», не начал заметно уставать. Не будь он таким светским и благовоспитанным, у него наверняка, как у одного лейтенанта, который шел со своей юной невестой в церкви к алтарю, появилось бы желание воскликнуть: «Черт побери, Амалия, шагай в ногу!»

— Пообедаем у Антуана, — сказал в конце концов Джон.

— Прекрасная идея! — согласилась я, уже наслышанная об этом широко известном старом ресторане.