Катя

— Ну что ж, тогда скажу я. Я с сыновьями и папа уезжаем в Германию. Совсем. Алекс сделал мне предложение. Папа уже продал свою квартиру, и я практически тоже. Этих денег мне хватит на собственное жилье с мальчиками. Я думала, что вы продадите эту квартиру и с папой себе что-то купите в Германии, часть денег можно отложить на жизнь, чтобы хватало и не бедствовать.

— О чем ты, Оля? Эта квартира не продается, и она мне не принадлежит. А потом, я не собираюсь в Германию. Я живу в Москве потому, что тут живет моя дочь с семьей. Мой сын живет в Бостоне. Что я потеряла в Германии?

— Ваш бывший муж обеспечил своих детей. Позвольте моему отцу обеспечить меня! Не вставайте камнем на его пути. Любовь к дочери перетянет любовь к женщине.

— Я поняла твою позицию. Камнем я не стану.

Оля ушла. На душе остался очень неприятный осадок. Этот разговор перечеркнул то, что я строила столько лет. А строила я семью с Митей. Не любила его никогда, но уважала, была ему другом, как и он мне. Я почти уверовала, что человека можно просто уважать, доверять ему и этого хватит, чтобы не чувствовать одиночества. Мне казалось, что хватало… Горечь внутри меня нарастала и заполняла все. Мити дома не было. Он бегал по поводу квартиры, переоформлял что-то. А я поняла, что не хочу его видеть. Да, Оля права, любовь к дочери перевесит, тем более, что я не могу ему дать ничего взамен его любви. Я не люблю его.

Я позвонила Борисову и отпросилась на сегодня совсем. Видимо, он был очень занят, потому что я услышала только: «Да, конечно», и больше расспросов не было. Я оделась потеплей и поехала на кладбище.

Села у могилы, поставила цветы и думала.

Что же за жизнь у меня такая непутевая? Почему все кувырком? Почему лишняя всем и везде? Вот даже тут, рядом с любимым человеком, мне нет места! Я подняла глаза на скульптуру Тамары, мне показалось, что она смеется надо мной! Да, смеется. Потому что теперь, после смерти, Он принадлежит ей, а не мне, не похоронят же меня здесь же, подле него, когда рядом она. А что же я? Как же я? Я была его женой, и пусть я не растила Любу, но она мне больше дочь, чем Тамаре.

Услышала трель телефона в сумке. Достала — двенадцать пропущенных вызовов. Снова звонок, и обеспокоенный голос Любы:

— Мама, вы где?

— Я на кладбище. Не волнуйся, Любонька, все хорошо.

— Хорошо, когда вы на работе, а если вы решили навестить отца просто так, и не отвечаете на звонки, значит, все плохо. Вы долго там будете?

— Посижу еще.

— Я сейчас приеду.

Она отключилась. А я думала… вернее, не думала, я не могла думать. Только глянула на Тамару и еще раз сказала ей мысленно, что Люба приедет ко мне, а не к ней, потому что я…

Дальше я не смогла ничего, просто сидела и ревела.

Не знаю, сколько прошло времени. Я увидела ее, идущую ко мне по дорожке. А она была слишком легко одета. Конечно, она ехала сегодня на работу, а вовсе не на кладбище, и на холоде она находиться не должна была. Прыг в машину и в институте, и так же домой. Что ж я натворила, еще простынет, заболеет. А я виновата… Ну и какая я мать после этого?

— Теть Катя, выпьем? — она достала «Абсолют» и одноразовые стаканы из сумки.

— Выпьем, а добираться как будем?

— На такси, я водителя отпустила, — сказала Люба.

Мы все разложили на лавочке, у нее и хлеб черный оказался, и лучок с огурчиками. Выпили, закусили, потом еще по одной.

— Твой отец не одобрил бы нашего поведения, — почему-то сказала я.

— Да мы давно взрослые, мама. И каждый день мы не пьем.

— Подумает, что я тебя спаиваю, — тут мы влили в себя по третьей.

— Да ладно, — произнесла она, — он знает, что я бабушкой скоро буду, а вы, соответственно, прабабушкой.

— Вот дождусь правнука или правнучку и на пенсию пойду, а может, к Сашеньке уеду.

Она внимательно смотрела мне в глаза.

Глаза у нее красивые, только смотрят всегда в самую душу. И я рассказала все. И про то, что последнее время все больше одна, и про разговор с Олей. И про то, что ни в какую Германию ни за какие коврижки не поеду, и что места мне тут на кладбище нет. А я не хочу нигде, только с ним…

— Папа тоже об этом просил. Он никого не любил никогда, только вас. Это правда. И вы не виноваты, что младше его, что так сложилась жизнь.

— А если я буду в Америке?

— Все решаемо, тетя Катя.

Мне стало хорошо, легко так, и обида отступила. И проблем как не бывало. Мы выпили еще по одной. Захмелели обе. Похрустели огурцами, прибрали все, лавочку протерли и пошли домой.

— Любонька, может, ко мне?

— А куда? К вам, конечно.

Так и поехали.

Митя был дома. Очень удивился, увидев нас с Любой подвыпивших. Предложил горячий борщ. Мы сели за стол.

Разговор начала я.

— Когда Оля уезжает?

— Через неделю.

— А ты?

— Катя, я не знаю. Я не могу ехать без тебя, и понимаю, что моя помощь очень нужна дочери. Это сложный вопрос. Я откладывал этот разговор, дооткладывался, как я понимаю. Где ты была?