Катя

— У мужа совета просила. Там меня Люба и нашла. Митя, я благодарна тебе за все. Ты был хорошим другом, больше чем другом. Ты любил меня, и я отвечала тебе искренней привязанностью. Я действительно мечтала коротать с тобой старость. Но ни ты, ни я не виноваты, что жизнь распорядилась иначе. Да, у нас на первом месте будут стоять наши дети. У тебя Оля. А у меня Люба и Сашенька. Прости меня, Митя…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— За что, Катя? За то, что твое сердце принадлежит только тому, кого давно нет?! Я знаю, и смирился давно! Ты позволяла себя любить, пусть не отвечала взаимностью, но была собой, ты не играла никогда и не была фальшивой. Но ты права, мы переступаем через себя ради наших детей. Я тоже хотел умереть подле тебя. Но у Бога свои планы. Я знаю, что у тебя здесь есть Люба, а там Саша. Они и мне стали родными. Но моя дочь — Оля. Ты права. Как всегда права.

— Вы документы на отъезд оформили? — спросила Люба.

— Нет еще, я подавал что-то. Оля знает, я нет.

— Помочь с оформлением?

— Да, буду благодарен, — а потом обратился ко мне, — Катя, тебе хоть звонить и писать можно будет?

— Конечно, Митя. Мы лишь разъезжаемся, но ведь еще живы. Будем общаться, будем.

Потом все полетело и понеслось, все кувырком и так быстро, что не заметила наступление мига, когда я стояла в аэропорту и провожала их, вернее Его. Навсегда провожала. Больше мы никогда не встретились. Писали, звонили, потом все реже… У каждого была своя жизнь и свои проблемы.

Часть 60

Через два года после расставания с Митей я уехала к сыну. К тому моменту я была уже трижды прабабушкой.

Мариша родила двух чудных детей и лучшей матери было не сыскать. А Сережа рос профессионально, но и отец из него получился замечательный. Вот за их семью я была совершенно спокойна. Часто Мариша с детьми забегала ко мне домой и все рассказывала, какая она счастливая, несмотря ни на что. А я что? Я радовалась за нее.

Вот жена Валеры меня совсем не впечатляла. Она тихая, тихая, но себя еще проявит. Жалко мне его было, но это было еще ничего. Вот когда Люба удочерила дочь Саши от Валентины, я просто заболела. Серьезно. Свалилась с тяжелейшим гриппом, который осложнился бронхитом. А мне уже не двадцать и даже не пятьдесят. Больше месяца провалялась. Внуки ходили, Люба, Саша. А ночью-то все равно одна.

Мысли всякие в голову лезли, вот так потеряю сознание и все, и конец мне пришел. А помочь некому. Обнаружат хладный труп.

Задумалась — надо к сыну. Все ж родная душа. Заодно с женой его подружусь. А то знакомство у нас шапочное. Правда, как я с ней подружусь, я представляла смутно, но то, что хочу к сыну — очень даже реально.

Он приехал и забрал меня. Мы поехали на кладбище перед отъездом, я взяла земли с могилы. Понимала, что совершаю преступление по отношению к Нему. Ведь уезжаю, совсем навсегда, но что теперь делать. Мертвым мертвое, а живым — живое.

Может, буду жить с сыном, так они мне внуков родят, а то от Любы уже правнуки, а продолжения рода нет.

Сашенька мой с сестрой повздорил, на девочку даже не глянул. С Сашей Борисовым просто поругался. Но ведь и тот за словом в карман не полезет, расстались почти врагами. Даже в аэропорту руки друг другу не пожали.

Мы с Любонькой стояли не живы не мертвы. Как она плакала! Да и я не лучше. Не знала, свидимся ли еще. Я понимала ее, она ведь совсем одна оставалась, без корней, без родни.

***

Вот и остались у меня только воспоминания. А живу в четырех стенах с окном на улицу. Почти как в тюрьме. Нет, не подумайте, я гуляю каждый день, только одна. Совсем одна. Иногда кажется, что даже говорить не умею. Просто не с кем.

Сашина жена возненавидела меня с первого взгляда. А за что ей меня любить?

Я у нее время общения с мужем отняла. Он как домой приходит, так ко мне. И мы беседуем. Он мне и про работу расскажет, и про исследования, и про учеников, а она стоит в дверях моей комнаты и зверем смотрит. И где он такую грымзу нашел.

Был бы жив отец, так он бы такого не сделал. Общаемся мы с ней за ужином, когда Сашенька переводит.

А потом произошел случай, который перевернул мое сознание и я осознала всю глубину ошибки переезда в Америку.

Раздался звонок моего смартфона, смотрю — Люба. Беру трубку, а там нежный детский голосок говорит:

— Бабулечка, я так по тебе скучаю. Ты меня даже полюбить не успела, уехала.

— Машенька, это ты?

— Я, бабулечка. Может, ты вернешься? Мы с мамой так рады будем.

Думала, сердце мое разорвется, и все негативное отношение к ребенку как рукой сняло. Как я могла, второй раз на те же грабли. Любу в свое время не приняла, а тут девочку-сиротинушку. А она вон какая оказалась. Не чета многим.

Постепенно я привыкла к своей новой жизни, нет, не приняла ее, а именно привыкла и смирилась.

Сашенька взял горничную из эмигрантов, она говорила по-русски и я могла с ее помощью общаться со снохой.

Правда, мне это общение удовольствия не приносило. Я невзлюбила ее, а она открыто ненавидела меня. Но она была моей снохой, и общаться приходилось все равно.