Катя

Но после всех произошедших событий Сережа ушел. Теперь он жил с матерью, а Марина осталась, и ее пьянство вылезло и приобрело катастрофические формы. Ее водили к психологу, но, видимо, не к тому. Он с ней не справился. Я обращалась к Глебу. Он не стал общаться с самой Мариной и списал все на подростковый бунт.

Ха! Бунт! А жить с ним как? Как осознавать, что твоя дочь с каждым днем падает все ниже и ниже, что она неуправляема, что до ее сознания невозможно достучаться. А еще, как пережить то, что парень, которого растили с семилетнего возраста, предпочел жить с собственной матерью-кукушкой.

Люба переживала, ой как переживала. А Саша, для которого дочь — свет в окошке!.. Даже говорить не буду!

Так развивалась цепочка событий. Печально, грустно, вот как есть.

И так день за днем, месяц за месяцем проблема не решалась. Сережа был на стажировке в институте онкологии, я его практически не видела. Спрашивала у Валеры. Говорит, что с ним все в порядке. Но я не верю. Он так любил ее! Марину эту. Да что ж я такое говорю — любил? Не мог разлюбить, не должен. Он любит ее, а жаль. Хороший парень, толковый такой! И почему ее понесло не в ту сторону?! Часто задаю себе вопрос, а если бы она не застала тогда отца с другой, что бы изменилось? Что пошло бы не так? У нее была бы другая компания? Другие интересы? Она бы не пила и не курила? Она была бы другой?

Думаю, что нет, нашлась бы какая-то иная причина, и все было бы так, как есть сейчас. Все так же плохо. Ну почему в каждой семье есть что-то плохое, то, чего избежать не удается? А так хочется. Хочется мира, покоя, душевного равновесия. А волнений и тревог на работе хватает… Но, увы! Все через одно место! Даже дети, и то оттуда рождаются. Может, потому иногда они и творят всякое такое, что и приснится в страшном сне не может.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍А родители переживают, страдают, мучаются. Вспоминают, как они своих родителей доводили, и только сейчас, когда собственное сердце готово разорваться от боли, причиненной собственным чадом, понимают, как сами когда-то были не правы. И как тяжко приходилось их родителям, их матерям. Раскаиваются в своих грехах и сожалеют…

Только поздно… Потому что отпустить грехи уже некому…

Но на самом деле все обстоит не так. Это нам кажется, что поздно, что время просить прощения безвозвратно ушло… Нет, время-то ушло, действительно ушло. Только простили нас наши родители, как и мы своих детей прощаем, забывая самые горькие обиды. Просто за улыбку, за ласковое слово, а иногда и за скупое «прости».

Да нет, даже не за это, а за то, что они наши дети… За то, что любим их больше собственной жизни… За то, что понимаем, что их грехи — наши грехи. Наш недогляд, недосказанность, недопонимание… И нам гораздо проще обвинить в их проступках нас самих, и принять всю вину на себя.

Вот так, рассуждая о детях и внуках, я вспомнила собственную маму. Вспомнила, как подавляя все, что ее тяготило, она была со мной, растила моего любимого сына, помогала во всем, обеспечивала быт мне и моему мужу. Страдала, переживала, считала меня неустроенной и несчастной. Потому что такое счастье никак не воспринималось ею, как то счастье, которое она желала дочери. Как жаль, что мы не смогли объясниться и понять друг друга…

А еще вспомнила, как мы с ней вместе объединились в одном едином на двоих чувстве — тоске смертной, когда уехал Сашенька.

И вот я живу и вспоминаю, а ее уже давно нет. А как хочется… Боже, как хочется прижаться к ней, поплакать в плечо и высказаться! И она поймет! Поймет, просто потому что — мама.

Часть 56

Я собиралась ложиться спать. Вернее, уже легла, читала. Сегодня ночевала одна, как всю прошедшую неделю и всю последующую. Митина дочь с мужем уехали отдыхать, а он остался с мальчиками. Мне же оттуда страшно неудобно на работу, и я жила дома.

Так вот я лежала и читала в постели, когда раздался звонок в дверь. Встала, удивилась, открыла. Передо мной была Марина.

— Привет, ба!

— Заходи. Что случилось-то?

— Отец выгнал. Я у тебя поживу?

— С согласия родителей. Я позвоню, скажу, что ты у меня.

Но я не успела, так как зазвонил телефон, и обеспокоенный голос Любы спросил про Марину. Я объяснила, что она у меня. Сейчас ее накормлю и ночевать оставлю.

Марина сняла кроссовки и направилась в ванную. Смыла всю косметику и, уже имея более человеческий вид, прошла на кухню.

— Ба, что поесть можно?

— Садись, разогрею.

— Ба, а вот ты же с матерью тоже не ладила?

— Не ладила, но жили вместе всю жизнь, а потом ладили. Не знаю, Маруся, трудно говорить о человеке, когда его нет. При жизни все как-то по одному, а после смерти по-другому.

— Понятно! Наверно, не только после смерти… А просто когда не вместе.

— После смерти острей. Все чувства обостряются, негатив уходит. Остается в памяти только хорошее, а ты про кого?

— Да ладно! Ба, а почему мужчины одних женщин любят, а других на дух не переносят?

— Ты про кого?

— Родителям не скажешь?

— Нет.