Катя, Катенька, Катрин

— Уна, знаешь, что я тебе скажу? — рассердилась Катя. — Ведь меня нигде не возьмут на работу. Я же ничего не умею делать. Разве что вытирать коровам хвосты. Да и кто захочет быть дворником, если может быть инженером? — закончила она торжественно.

— Все это трепотня! Безумие, — оценила ее слова Уна, и видно было, что ей хотелось бы продолжить свой рассказ.

У Кати горели глаза, и Уна сменила тактику.

— Вот те на! — сказала она, делая вид, что уступает, но только как более умный человек. — Оставим эти разговоры, они не имеют никакого значения!

С этим Катя должна была согласиться: действительно, никакого значения. Они улеглись, но долго не засыпали. Разговаривали. Сначала с прохладцей, как люди, которые недавно повздорили, но потом Уна стала припоминать какие-то старые школьные истории, которые Катю неизменно смешили. Уна умела менять голос и пародировать людей. Это производило неотразимое впечатление. Катя постепенно начала оттаивать. У нее было такое чувство, как будто она заново нашла подругу; она поняла, почему в Праге так дорожила обществом Уны.

Был, должно быть, уже очень поздний час, а они все еще не спали. Сидели на кроватях и распевали песенку, которую Уна недавно услышала. Это была шуточная песенка о злом и строптивом сапожнике: у его славной женушки подгорел обед, так он взял сапожный нож и снял кожу со своей хозяюшки. Катя заливалась смехом оттого, что сапожник сшил из кожи сапожки, и те в полночь начали плясать и человеческим голосом поучать сапожника.

Ей казалось, что никогда она не певала лучшей песенки. Бабушка или дедушка… нельзя было угадать, кто из них, сердито стучал в потолок, явно не разделяя их восторгов.

Уснули они в полном мире, как самые лучшие подруги.

Утром Катя встала с непонятным настроением. Проснулась она первая, открыла глаза и почувствовала огорчение, что она не в палатке. В комнате был беспорядок: на белом столике стояла роскошная дорожная сумка, на кресле валялось пестрое шелковое платье, тут же одна туфля и розовое, не совсем чистое белье. Перед кроватью Уны лежала еще кучка чего-то розового и вторая туфля.

Катя вскочила, распахнула окно; она мылась долго и основательно, но не могла освободиться от какого-то неприятного чувства. Ей недоставало утренней свежести сада, тепленькой заспанной Верочки и тараторящего Енды. Ее охватила тоска. Она посмотрела на спящую подругу и громко ударила книжкой о стол: может быть, проснется. Но Уна только глубже зарылась в подушку. Была видна только прядь волос, утратившая за ночь свой блеск и завивку.

Катя громко кашлянула. «Пора бы ей вставать наконец», — недовольно подумала она, но тут же в ней отозвался иной голос. Это заговорила верная подруга, оберегающая сон Уны: «Бедняжка устала с дороги, ехала от самой Праги, а здесь ее так постыдно встретили! Станда, Енда, Верасек… и доктор. Как он сказал? Замызганное чучелко!» — «А разве не так?» — Этот другой голос был насмешливый. Словно в Кате встретились две девушки с разными вкусами, с разными взглядами. Катя и Катрин. И они спорили. «Да, — сказала Катя, — доктор прав!» Катрин утверждала, что Уна остроумна, красива, что с ней весело; она самостоятельна… «Дерзка!» — добавила Катя, а Катрин отрезала: «Меньше всего тебе следовало бы об этом говорить! Вспомни только, как ты гордилась в школе, что Уна подружилась именно с тобой».

В таком разговоре нет ничего странного. В конце концов, это самое обыкновенное дело, потому что, возможно, каждый из нас носит в себе свою Катю и свою Катрин. Катя говорит: «Я должна еще сделать задание по чешскому языку». А Катрин зевнет, посмотрит на часы и скажет: «Ладно! Чешский — не первый урок. Утром у кого-нибудь спишешь!» — и потом пойдет, сядет у приемника, потому что передают такую замечательную джазовую музыку.

В сказках добро всегда побеждает зло. Когда речь идет о задании по чешскому, бывает иногда наоборот, и у Кати пока что получилось так же. Катя перестала препираться с Катрин. И тут заговорил голос Уны.

— У-уй! — сказала она и села на кровати. — Привет, Катрин, — и зевнула.

Уна надела одну босоножку и тут же застучала ею в ритме танца.

Это была песенка о злосчастном сапожнике:

А когда настало утро,
Закричал несчастный муж:
«Хватит вам, сапожки, прыгать!
Посмотрите, как я плачу,
Чтобы смыть свою вину,
Я и сам готов, сапожки,
Выпрыгнуть из своей кожи!»

— Все же Уна замечательная! — прошептала Катрин. — Да, с Уной всегда весело, и, пожалуй, ей можно прощать или, лучше сказать, не замечать некоторых ее особенностей.

Уна приняла из бабушкиных рук чашку с кофе.

— Фу, пенка! — сказала она и сопроводила свои слова звуком, напоминающим рвоту.

Пенка была совсем крошечная и осталась лежать на столе рядом с чашкой. Бабушку все это явно забавляло. А Катя злилась. И еще больше, когда, ожидая Уну во дворе, она натолкнулась на Станду с Верой. Они мирно сидели на скамеечке и штудировали книгу о двигателях внутреннего сгорания.