Марина.
Пожалуйста, я готова поместить ее в контекст: Эмиль долго выслушивал жалобы матери, потом помог ей снова лечь в постель, а сам сел рядом, с газетой, ожидая, пока бедняга уснет. Мне понятно это чувство бессилия перед страданиями матери, понятно, почему в тишине ему мерещатся опасности. Но, повторяю, мне непонятно, почему это стоит дороже, чем лишняя минута тепла.Профессор.
Вы забываете о стиле, Марина.Марина.
Отнюдь. Я не могла не отметить звукопись, этот шелестящий шепот шипящих, который делает тишину особенно подозрительной. Браво, Сорлов. Но разве эти аллитерации могут заставить меня забыть, что я умираю от холода?Профессор.
Забыть они вас не заставят. Но ведь вся история разворачивается на фоне разгрома, в тот момент последней войны, когда мы были уверены, что надежды больше нет. Думаю, вы сами понимаете, в чем ее интерес.Марина.
Да, идея понятна – надежда. Но вы как хотите, а меня она не греет.Профессор.
Помилуйте, Марина! Цель литературы не в том, чтобы вас греть.Марина.
Ах вот как? (Профессор.
Идиотка одноклеточная.Марина
Профессор.
Вы на глазах превращаетесь в животное, Марина.Марина.
Не превращаюсь: я и есть животное.Профессор.
Даже у животных есть чувство времени. Эта книга вечна. А гореть она будет две минуты.Марина.
Нам ли думать о вечности?Профессор.
Вечность – это не так уж плохо.Марина.
Почему?Профессор.
Это долго.Марина.
С ума сойти – вы написали пятнадцать монографий, чтобы прийти к такому выводу!Профессор.
Мои пятнадцать монографий не сыграли роли в моем понимании вечности. Чувство вечного – оно либо есть, либо его нет, это заложено от природы. У вас, я вижу, его нет – или вы его утратили.Марина.
Не знаю, было ли оно у меня когда-нибудь. Профессор, мне холодно! Никакая вечность не стоит двух минут тепла.Профессор.
Ну конечно! Вы же часами сидите неподвижно! Когда мерзнешь, надо двигаться, шевелиться!Марина
(Профессор.
Вовсе не обязательно гулять. Можно двигаться и здесь. Потанцевать, например! Тем более в вашем возрасте.Марина.
Танцевать? Одной и без музыки!Профессор.
Почему бы нет? Триумф минималистской хореографии. Вам будет рукоплескать Запад.Марина.
После вечности еще и Запад! У вас талант говорить громкие слова, за которыми ничего не стоит.Профессор.
Великолепно, Марина! Это достойно войти в словари: «Запад – громкое слово, за которым ничего не стоит. См. «Вечность» – это слово набрано жирным шрифтом. О, простите.Марина.
Почему вы извиняетесь?Профессор.
Говорить о жирном при вас – это дурной тон. Все равно что говорить о водопаде путнику в Сахаре.Марина
(Профессор.
Детка, потерпите до вечера. Вы же сами установили это правило: топим раз в день, за час до отхода ко сну.Марина.
Знаю. Но сейчас только три часа. Я не могу больше ждать. (Профессор.
Уныние вас не согреет. Надо двигаться, Марина! Двигаться!Марина.
Зачем? Двигаться просто так, впустую? Движение ради движения?Профессор.
Именно так! Ваша цель – согреться, а движение будет средством.Марина (
Профессор.
А что такое человеческая природа?Марина.
Это то, чем занимаются люди.Профессор.
Превосходно! Вы напомнили мне декана математического факультета – когда его попросили дать определение математики, он ответил: «Это то, чем занимаются математики».Марина.
Ей-богу, хороший ответ.Профессор.
А чем занимаются люди, Марина?Марина.
Люди воюют. Война свойственна человеческой природе.Профессор.
С этим трудно спорить. А женщины – чем они занимаются?Марина.
Тем же, чем и мужчины.Профессор.
Разве вы воюете?Марина.
Мы все воюем, профессор.Профессор.
И в чем же состоит ваша война, Марина?Марина.
Моя война хуже всех. Чистая мука, изнурительная и без малейших шансов на подвиг: моя война состоит в том, что мне холодно. Вы читали Бернаноса?