Катюша

Есть ещё какая-то процедура, там велят за шторку проходить и на кровать ложиться вниз животом, а потом к спине что-то прикрепляют и к электричеству подключают. Но мне это не назначали ни разу, я только через шторку видела.

Но больше всего в поликлинике мне нравится, что там вдоль лестницы есть горка, покрытая линолеумом. И малыши на ней всегда катаются. Мне, конечно, неудобно, я же взрослая. Но когда мы спускаемся вниз, и никого поблизости нет, мама разрешает мне тоже проехать.

Болеть я не люблю. Потому что дышать трудно, горло скребёт, а ещё могут и сопли из носа течь, это мешает. Но самое главное – мама переживает. Я-то спокойно книгу какую-нибудь читаю в постели или кино смотрю. И врач сказал, что это всего лишь «ОРЗ» – так он обычную простуду на докторском языке называет. Я это слово давно выучила, потому что его часто в моей карточке пишут. Но мама всё равно волнуется. По ночам плохо спит. А то и вовсе сидит на моей кровати. Положит мои ноги к себе на колени и гладит их или вторым одеялом укроет. Сложно быть мамой.

Но когда она понимает, что я почти здорова, мы идём в поликлинику, чтобы выписаться. И настроение у неё меняется. Она радостной становится.

Поднимаемся на этаж, и вдруг я вижу: очередей у кабинетов нет, а вокруг много младенцев. Мамы раскладывают их на высоких квадратных столиках и пеленают.

– День здоровых детей, – объясняет мама. И я вспоминаю: она уже как-то рассказывала, это день, когда в поликлинику приносят младенчиков, чтобы проверить их рост и вес. Их потом в кабинете у врача на специальные весы кладут, также, как товар в магазине. Только весы полукруглые, чтобы младенчик не укатился.

Одни младенцы плачут – капризулями станут, другие всё вокруг себя разглядывают, значит, будут спокойными и любопытными, как я. Мир им понравится.

Хотелось бы, чтобы и у нас дома такой младенчик объявился. Но только для этого надо, чтобы папа какой-нибудь завёлся, а то младенчика кормить будет нечем. Маленькие хорошенькие, но есть хотят. И пелёнки, и одежка им тоже нужны.

Многие, правда, сейчас заводят нового младенчика, так как за «дополнительных», как мама сказала, деньги дают. И можно комнату или пол комнаты купить. Таких детей взрослые иногда даже Капитальчиком называют.

Я сначала думала, что так только о кошельке или банковской карте можно говорить – там же всегда деньги хранятся. А потом слышу как-то, кричат на улице: «Капитальчик, иди домой». Думаю: «Собаку кличут». Ан нет, ребёнка.

Когда баба Клава узнала, что я опять неделю проболела, она маме посоветовала:

– Ты, Надя, в церковь её отведи. Меньше хворать будет. А то болезненная она у тебя, чуть что – простуда.

– Да были там уже, – ответила мама.

– А исповедоваться, причащаться водила? – строго спросила баба Клава. Она религиозная – это значит молиться любит.

Мама призналась:

– Нет, на исповеди не была.

Исповедь – это когда про свои грехи рассказывают священнику. А он слушает и потом говорит: прощает или не прощает.

– Восьмой год ей уже, пора, – сурово добавила баба Клава. И мама согласно кивнула.

В православной вере, кроме великих праздников, более всего уважают воскресенья. И потому в ближайшее воскресенье мы отправились на службу.

Мама пристроила меня в очередь к высокому хмурому священнику, и я ждала. Мама объяснила, что говорить нужно. И две молитвы я знала. Если спросят, как в школе.

Бабушки подолгу каялись в грехах. Наверное, чем старше, тем грехов больше. А священник им что-то потом говорил в ответ, притом много. Когда, наконец, дошла моя очередь, я гордо выпалила свой главный грех, что не всегда слушаюсь маму, и второй – поменьше, что не всегда вовремя уроки делаю.

А он возьми и спроси:

– А ты с мамой ходишь в гости к чужим дядям?

Я оторопела.

– Нет, – говорю, – только к тётям. И перечислила всех маминых подруг, у кого мы в гостях были.

– А скоромное ешь?

Я не поняла, что он спрашивал, и долго смотрела на него.

– Мясо кушаешь али пост соблюдаешь? – уточнил он.

– У нас пост, – когда денег нет, – повторила я часто слышимые от мамы слова.

– Так, значит, пост не соблюдаешь, – вдруг пришёл к выводу он. И тут же нахмурился.

– Молитвы каждый день читаешь? – выпятив живот, спросил он.

– Нет, я обычно уроки учу, – опять я сказала то, что ему не понравилось.

– Да как ты смеешь в церковь приходить, когда поста не соблюдаешь, молитв не читаешь? – стал ругать он меня.

– Я две знаю, – пыталась вставить я слово.

Но дядя священник уже не смотрел на меня. Он говорил и говорил о том, что я очень плохая. И не дослушав его, я убежала к маме и бабе Клаве. Захлёбываясь от слёз, всё поведала им. И добавила строго:

– Раз такая грешная, то больше в церковь ходить не буду.

Мама стала вытирать моё лицо, а баба Клава твёрдо сказала:

– Не реви. Сейчас другого священника найдём. – И отправилась на поиски.

Подошла к какой-то женщине, что-то сказала ей. Женщина покачала головой, а потом скрылась за маленькой дверцей внутри церкви. Вскоре вернулась от туда и кивнула бабе Клаве. Та вернулась к нам.

– Сейчас другой священник выйдет, пойдём к нему. – Я испуганно отпрянула.