Каторжанка

— А ты? Снова устроишь представление? — Теодора смотрела на меня не мигая, и я поняла о ней две вещи. Первая: она сама актриса каких поискать. Вторая: она не глупа. Третья: она моложе, чем, наверное, я, просто беременность протекает не очень гладко. Что заставило ее поехать сюда за пару-тройку месяцев до родов? — Как ты это сделала, Зейдлиц, ты же стала бессильная, ты не сгорела в Святом Огне!

Что-что-что? Что? Как она ко мне обратилась?..

— Кстати, как твое имя? Мое ты теперь знаешь.

Зейдлиц, она сказала — Зейдлиц. Она хваталась за меня в лодке, она приняла от меня шубу, она просила меня отойти, когда я «колдовала», но отобрала нож и не выдала меня страже, она обратилась ко мне по фамилии — мы вместе учились? Жили в одном пансионе? В институте благородных девиц воспитанницы обращались друг к другу исключительно по фамилиям, выходит, мы пусть не близко, но были знакомы?

— Не слышишь меня? Или графинюшке с нищей говорить не пристало? Опять решила нос воротить?

— Аглая, — ответила я задумчиво. Сейчас я выложу карты на стол, сейчас я сделаю очень большие ставки, не имея на руках ничего. Ни-че-го. — Прости, я была действительно глупой. Видишь, как жизнь уравняла нас, но я — у меня не было выхода, отец и муж, они оба, как сговорились, вышвырнули меня из столицы. А ты? Как здесь оказалась ты? У тебя скоро будет ребенок. На что ты его обрекла?

— А кому еще нужен этот байстрюк, Зейдлиц? — быстро, будто боясь передумать, бросила Теодора. — Кому нужна я? Атташе написал письмо и поминай, как его звали когда-то. Мезенцев по доброте женился на мне, он вдовец, ему кому-то оставить имение нужно… было. — Она прервалась, прислушалась, но не было никого. Тишина, лишь где-то гремят посудой. — Я рожу и отправлю его со следующим кораблем.

— Могла бы остаться в столице, — пробормотала я. Здесь так запуганы женщины? Судя по Наталье, нет, если только купчихи и мещанки, да и крепостные, не чувствуют себя вольготнее, чем дворянки. — Тебе было куда пойти. На Тронный Двор. К тем, с кем ты училась… хотя бы ко мне.

— Когда все знают? Когда я гулящая?.. Как будто этот брак что-то скрыл! Скажи, Зейдлиц, почему твое проклятие не выкинуло его, а, скажи? — она с ненавистью ткнула в свой крупный живот.

Вот только этого мне не хватало, но как знать, может, обычные беременные гормоны. Вся жизнь Теодоры Мезенцевой — а как звали ее до брака? — изменилась из-за нелепой связи, потом — из-за заговора, но глупо, глупо оглядываться на общество и калечить две жизни разом. Здесь все идиоты, кроме меня, потому что просвещение дало мне не столько мозги, сколько чувство собственного достоинства. Здесь все понятия искажены — честь выше благополучия, своего и ребенка, здоровье не стоит ни гроша, а мнение света значит больше, чем пусть не роскошная, но сытая жизнь в тепле и достатке. Из дворянки превратиться в каторжную — легко, из белоручки в работницу — лучше ссылка.

— Ты просила, чтобы я отошла, а не пыталась тебя согреть, — напомнила я. — Значит, боялась. Я не знаю, что происходит со мной и почему Огонь меня не убил. Не знаю. Возможно, бояться тебе уже нечего.

— Клятая, — пробормотала Теодора и застонала, откинувшись на лежак, и я приняла это как сигнал. И мне пора возвращаться в лежачее положение.

Но пришла не Марго, а жена коменданта. Она с грохотом поставила глиняный горшок, выругалась, увидев на полу жирную лужу, прикрикнула на Теодору и ушла. Дверь она за собой закрыла.

Я разумно подождала, и как оказалось, правильно, потому что комендантша тотчас просунула голову:

— Ваша девка баню топит. Пойдете обе.

И ушла уже насовсем. Я припомнила все ругательства, которые знала, а учитывая ПТУ — хватило надолго. Токен, если я останусь без токена хотя бы на пару десятков минут, мне конец. И шрамы. Если они действительно зажили, это вызовет вопросов намного больше, чем есть сейчас, и что отвечать, кроме как «я не знаю»?

Кто-то в этом убийственном мире не спросит хотя бы себя самого, какого черта клятая не сгорает, справляется со взрослым мужиком, владеет огнем и заживляет страшные раны? Это ведь невозможно. Или нет? Есть что-то, что считается обывателями безусловным, а правда известна избранным? Но кому?..

Я никогда не чувствовала себя так неуверенно, и одновременно мне было настолько смешно, что я сдерживалась, чтобы не расхохотаться, и смех этот был бы близок к настоящей истерике.

Мне некуда было спрятать токен, разве что съесть, но я понимала — случись что, я потеряю его насовсем, проще встать в гордую позу и без лишних рефлексий выкинуть его прямо в общую выгребную яму. Оставить его без присмотра я не могла — но все же не находила другого выхода, уговаривая себя, что все хорошо, и если никто не обнаружил мощный магический артефакт до сих пор, то он пробудет час, максимум полтора надежно спрятанным. И тут же обрывала себя: неизвестно, кто и когда решит нашу комнату обыскать не в поисках токена, а того же ножа, и я утрачу свой шанс на жизнь. Без токена все будет бессмысленно и бесполезно.