Каторжная воля (сборник)

Недалеко от костра, рядом с первыми венцами будущей избы, стоял немудреный шалаш, сложенный из веток и сверху накрытый травой, успевшей высохнуть на солнце. В шалаше теперь и жили Ульяна с Агафоном, жили, хоть и невенчанные, как муж и жена. Агафон до конца выстоял, так и не решившись раньше времени дотронуться до непорочной девчонки, которая без оглядки ему доверилась. Ульяна сама выбор сделала, сама пришла к нему, еще там, на заимке Кондрата, пришла, прилегла рядом и едва ощутимо погладила по голове ладонью. Спокойно и ровно звучал ее голос, и от этого голоса Агафону хотелось заплакать, как в далеком и позабытом детстве, потому что во взрослой жизни он никогда не плакал.

– Я ведь поначалу боялась тебя, – говорила Ульяна, продолжая гладить его ладонью по голове, – так боялась, что не смотрела лишний раз. А теперь смотрю – и радуюсь. И дальше хочу радоваться. Только… целоваться я не умею…

Ни похабным словом, ни движением непристойным он не обидел ее. Ни тогда, ни до сегодняшнего дня. Не узнать было матерого разбойника, притихшего под девичьей ладонью.

Сухо, уютно и счастливо было им сейчас в шалаше. И речушка заботливо пела для них свою бесконечную песню, убаюкивая в крепкий сон.

К зиме, к первым морозам и снегопадам, встала деревня, выстроившись в одну улицу. И люди начали на новом месте свою новую жизнь, которая отличалась от прежней, как отличается своим видом старая, изорванная подстилка от нового, в разноцветье сотканного половика. Верховодил всей этой жизнью Кондрат, рядом с ним всегда находился Агафон, и никто этой крепкой связки не оспаривал и недовольства не высказывал.

Обустраивались, обзаводились хозяйством, время от времени посылали доверенных гонцов через перевал, и те возвращались с нужным инструментом, который своими руками сделать было невозможно, с домашней живностью и с семенами. Земля здесь оказалась мягкой, как пух, и плодородной – что воткнул, то и зацвело. Даже огурцы вызревали на навозных грядках. А уж репа, брюква, капуста и прочее, что попроще, перли из земли с такой силой, что треск стоял. Народились детишки, деревня огласилась звонкими голосками, и жизнь окончательно вошла в прочное русло.

Ульяна принесла сынишку, затем девочку, а следом еще одного парня. Тесно стало в избе, и Агафон всерьез задумывался о новом строительстве, собираясь ставить более просторное жилище. Начал заготавливать лес, укладывая в ряды сосновые бревна, чтобы они высохли до чистого звона.

Вот за этим занятием и застал его Кондрат. Спрыгнул с коня, повод не привязав, и прямиком – к Агафону. Не поздоровался, не кивнул, а сразу – в карьер:

– Бросай работу! Все бросай! Коня седлай, ружье бери, харчишек не забудь! Я здесь подожду, дух переведу.

Не стал Агафон спрашивать о причине такой спешки, понимал – по пустяшному делу сломя голову Кондрат бы не прискакал. Сразу же бросил работу, побежал в свою ограду и скоро появился верхом на коне, с ружьем и с дорожным мешком, в который успел сунуть краюху хлеба, пару луковиц и кусок вяленого мяса.

– От меня не отставай, – махнул ему рукой Кондрат, – после расскажу…

Вскочил в седло, хлестнул плеткой коня, и тот сразу взял рысью, вынося своего седока к речушке. Разметывая брызги, кони одолели речушку, выскочили на утоптанную тропу, и гривы их взметнулись от встречного воздуха. Махом проскакали верст шесть, дальше тропа сузилась, и начала вилять зигзагами на подъем, вверх. Нависали над ней каменные козырьки, в иных местах так низко, что приходилось клониться к лошадиной шее. Тут уж вскачь не полетишь, и скоро пришлось спешиться.

– Давай коням передых дадим. – Кондрат вытер ладонью потный лоб, ладонь обтер о рыжую бороду и присел на корточки. – Да и самим охолонуть надо, чтобы горячки не напороть… Слушай…

И дальше поведал такое, что Агафон, слушая его, только крякал, как селезень на болоте.

Оказывается, еще вчера Кондрат отправился на охоту. Давно уже приметил он лежку горных козлов, но все времени не хватало, чтобы добраться до них. И вот собрался. Но охота с самого начала не заладилась: когда подходил к лежке, оперся ногой на камень, думал, он цельный, а камень закувыркался вниз, все сшибая, что на пути попадало, и такой получился тарарамный грохот, что козлы вспорхнули, как птички, и пошли перескакивать с места на место, уходя выше по склону. Кондрат, не в силах пересилить охотничьего азарта, потянулся следом за ними. Но козлы будто насмехались: перескочат на новое место, разлягутся, рога выставят и ждут, когда охотник поближе к ним выцарапается. Но едва он начинал подбираться на ружейный выстрел, они легко, по-птичьи, вспархивали и – догоняй заново! Конечно, следовало бы плюнуть, послать подальше хитромудрых рогатых, неудачную охоту, спускаться вниз, на тропу, где оставил коня, и ехать домой. Но Кондрат уперся. Снова и снова тянулся вслед за козлами, а они уводили его все дальше и дальше по горному склону.