Каторжная воля

Фадей Фадеевич забеспокоился:

– А где наши узники? В таком дыму и уползти можно… Вы бы проверили, господин прапорщик.

Строптивый Грехов, не очень-то любящий подчиняться кому бы то ни было, а уж штатской штафирке тем более, послушно кивнул и отошел, направляясь в середину поляны. Родыгин, глядя ему в спину, только головой покачал от удивления. Впрочем, удивляться было нечему – Фадей Фадеевич без лишних разговоров, не вдаваясь в долгие рассуждения, сразу объявил господам офицерам, что берет всю полноту ответственности на себя, а они обязаны ему подчиняться, и будет так до тех пор, пока не выберутся из глухомани. А вот когда выберутся, тогда они могут действовать по своему разумению и по своему желанию. Объявил это Фадей Фадеевич разумно, не обидно, но твердо. И офицеры с ним согласились, прекрасно понимая, что в такой переделке, в которую они угодили, без единоначалия не обойтись.

Грехов скрылся за клубами дыма, Фадей Фадеевич повернулся к Родыгину, желая у него что-то спросить, но не успел – гулко ахнул выстрел. И почти сразу же, следом – еще один. Сорвались, кинулись в клубящийся дым, проскочили через него и первой, кого различили, была Настя. В руках она держала ружье, а в зубах зажимала патрон, готовая в любой миг сунуть его в пустой ствол, освободившийся после выстрела.

Из распадка в это время потянул ощутимый ветерок, дым разредился и сдвинулся в сторону. Теперь они увидели и Грехова, который пытался кого-то поднять с земли. Поднял, оттащил и прислонил спиной к каменному валуну. Ветерок потянул еще сильнее, сгоняя дым в сторону, прояснило окончательно и картина предстала во всей красе: зажимая ляжки растопыренными ладонями, корчился возле валуна и скрипел зубами, зажимая в себе отчаянный крик, Емельян. Из-под толстых корявых пальцев, пятная их красным, бойко выцеживалась кровь и на штанинах расползались темные неровные пятна. Глаза у Емельяна дико блестели, голова вздрагивала, но ни оха, ни стона не слышалось – крепился бывший ямщик и бывший староста, переламывая боль, не желая показать своей слабости. Только скрипел зубами.

Не захотел он смириться со своей судьбой, которая так внезапно и круто вильнула в сторону. Вильнула и принялась скакать по ухабам и кочкам, да так быстро, что не успел он ее ухватить цепкими пальцами и направить в нужную ему сторону. Не успел… Вот она и выкинула коленце…

Еще в самом начале пути, когда уходили от горного озера, приказал Фадей Фадеевич связать Емельяна и главных его помощников одной веревкой, но милосердно связать – левая рука оставалась свободной. Гордей горячился и доказывал, что не хватает в этой связке Любимцева, но Фадей Фадеевич все-таки решил оставить Дениса Афанасьевича на воле. Вот так и пошли – семь человек на одной веревке. Впереди – Емельян, за ним, в затылок, те, кто еще совсем недавно подчинялся ему беспрекословно, а сзади, в отдалении, злорадно прищурившись, шагал Любимцев. Ничего, казалось, не предвещало неожиданностей. Шли и шли, вместе со всеми.

И никто не успел заметить, как подхватил Емельян с земли острый сухой сучок, сделав вид, что присел переобуться. К концу дневного перехода успел он перешоркать этим сучком крепкую веревку, а когда остановились, выбравшись из распадка, когда развели костры и повалил густой дым от смолья, Емельян ринулся бежать. Только самого себя и свою мечту желал он теперь спасти, не доверившись никому из тех, с кем связан был одной веревкой. Понимал – потерял он над ними власть, не подчинятся ему, ну и… Ну, и черт с ними! Один на волю вырвусь! А там еще посмотрим… Выпутался из веревок и с такой силой бросился в сторону от стоянки, словно вылетел из рогатки. Но пуля быстрей летит. Откуда он мог знать, что следят за ним, не отрываясь, два рысиных глаза. Цепко следят, безотрывно. Даже дым не помешал Насте выстрелить прицельно – не промахнулась. И в первый раз, и во второй. Обезножила Емельяна. И в третий бы раз выстрелила, подождав, когда он помучится, но подбежал Грехов, следом за ним Фадей Фадеевич с Родыгиным, и она опустила ружье, а запасной патрон по-хозяйски бережно засунула в патронташ. Опережая расспросы, повернулась к Фадею Фадеевичу и, кивнув на Емельяна, кратко сказала:

– Развязался, сбежать хотел.

– И куда мы теперь его? – озаботился Фадей Фадеевич, – На себе тащить?

– Пусть помучится, – ответила Настя, – а после дострелить.

– Прав у нас таких нет – самосуд учинять, – строго выговорил Фадей Фадеевич.

– Тогда на себе тащите. – Настя пожала плечами и пошла прочь, не выпуская из руки ружье.

– Жгуты надо наложить, иначе кровью изойдет! – крикнул Грехов. – Веревку принесите!

Долго шарились в телегах, наконец нашли бечеву и перетянули Емельяну обе ноги, чтобы не шла кровь. Раны перевязали тряпками и встали в растерянности – действительно, куда его теперь девать? Носилки мастерить и на себе тащить? Кому захочется, в нем пудов не меньше, чем у хорошего быка…