Каторжная воля

Из горной расщелины тянулся в узкую низинку легкий ветерок, колебал высокое пламя костра – и оно изгибалось, клонясь вниз, отодвигая в сторону темноту. Летучие тени проскальзывали по лицам – и они то проявлялись, то исчезали на время. Рядом, изредка всхрапывая, паслись стреноженные кони. Над головами, над костром с шатающимся пламенем, в недосягаемой высоте, мигали яркие звезды – и все вокруг казалось зыбким, неустойчивым, казалось даже, что качаются сами горы, почти вплотную подступавшие к низинке, где только что устроили привал Родыгин, Звонарев и Грехов. Сидел у костра, чуть в отдалении от них, и Федор, сидел, облокотившись на седло, смотрел, не смаргивая, на танцующее костровое пламя, и не вмешивался в разговор, который вели между собой его попутчики. Он вообще всю дорогу больше молчал, а говорил лишь по необходимости, когда его о чем-то спрашивали. Отвечал односложно и снова молчал, незаметно приглядывая за своими попутчиками, пытаясь понять, кто из них главный и что они за люди. Что ему следовало ожидать от них? Как дальнейшая дорога сложится и как все случится, когда доберутся до деревни?

Ответа не было, даже не маячило. Попутчики не торопились рассказывать о себе и не расспрашивали Федора. Удостоверились, что он знает, куда увезли Любимцева, и следовали за ним, как за проводником, не рассуждая и без всякой опаски, полагаясь, похоже, лишь на удачу и на авось.

«Бравые вы ребята, – думал сейчас Федор, – будто на гулянку едете. А там такое угощение могут выставить, что кровяным поносом закончится… Ладно, загадывать не будем, как сложится, так и сложится, обратной-то дороги мне все равно нет».

И это было сущей правдой – обратной дороги для Федора, действительно, не было и не могло быть. Поэтому он собирался ехать до самого конца, приготовившись к любому раскладу.

– А не пора ли нам, достопочтимые господа, отбыть в царство Морфея? – Грехов сладко и широко, не прикрывая рта, зевнул и передернул плечами. – Сдается мне, что завтра нам опять от всей души кисель лаптем хлебать. Передохнуть бы надо. Какое ваше решение будет, генералиссимус?

Родыгин, не обращая внимания на его ернический тон, пошевелил палкой угли в костре и, помолчав, негромко отозвался:

– В царство Морфея мы отбыть успеем, думаю, что с этим никакой задержки не случится. Но, прежде чем отбыть, требуется нам кое-что до конца выяснить. Я этот разговор специально не заводил, чтобы раньше срока пыль не поднимать, а теперь, думаю, самое время. Давай-ка, Федор, подсаживайся к нам поближе и рассказывай все с самого начала – что за деревня, куда мы едем, кто в ней проживает и для каких целей в этой деревне господин Любимцев понадобился? Только ты уж постарайся, Федор, не врать и тень на плетень не наводи, здесь, сам понимать должен, присяжных заседателей не имеется и заступаться некому. Я свои мысли ясно излагаю? Тогда слушаем…

Про присяжных заседателей Федор не понял, но, что от него требуют рассказать, конечно, догадался сразу. Не такие уж они и беззаботные, его попутчики, как показалось сначала, даже совсем наоборот – себе на уме и терпеливые, ждать умеют, не зря ведь разговор этот завели, когда осталось до деревни всего-ничего, два дневных перехода, не больше. Значит, желают знать в точности, что их там ждет и к чему им надо готовиться.

Федор, опираясь о седло, поднялся с земли, утвердился на широко расставленных ногах и шагнул к костру. Уж так получилось, что, поднявшись, он сразу решился, окончательно и бесповоротно – довериться этим людям. Довериться и попросить помощи, ведь в одиночку он мало что сможет сделать, только голову потерять от безысходности. Глухо заговорил и не узнал своего голоса, показался он ему чужим и незнакомым, словно кто-то иной принялся рассказывать о тех несчастьях, которые ему довелось пережить.

– Макар Варламович Шабуров, к которому вы приезжали, мой отец. А я, выходит, его сын. Из дома ушел, не один ушел, а с Настей и с дядькой ее, со Степаном. Он у нас нанятым был, кузнецом, а она молотобойцем. Любовь у меня с Настей случилась, отец бы все равно не дозволил жениться, вот и пришлось уйти без всякого спроса. Степан нас в горы увел, к монгольским землям, а там…

И тут голос у Федора дрогнул, сделался совсем чужим, но он пересилил себя и продолжил рассказывать. Ничего не скрывал, не утаивал и только удивлялся одному обстоятельству – рассказ получался коротким и куцым, как овечий хвост, а кусок жизни, прожитый им, представлялся столь огромным, что поведать о нем, казалось, не хватило бы и многих суток. Но это лишь казалось, ведь про тайные и бессонные свои мысли чужим людям не поведаешь. Лучше их при себе оставить. Поэтому и сказал Федор лишь самое главное, сказал и тяжело вздохнул, будто после ломовой работы, отшагнул от костра в темноту и сел на прежнее место, опираясь локтем о седло.

В наступившей тишине хорошо было слышно, как всхрапывают кони и потрескивает в костре сушняк, густо брызгая искрами.

Первым тишину нарушил Звонарев:

– Ты одного не сказал – зачем им господин Любимцев понадобился?