Каторжная воля

«Голубь ты мой сизый, государев ты слуга занюханный, погоди, родимый, дай отсюда выбраться, я тебе такую выволочку устрою, будешь у меня зубами колья из земли вытаскивать!» – И еще всяческие иные слова, обидные и даже ругательные, придумывал Фадей Фадеевич, адресуя их чарынскому уряднику, который, без сомнения, икал этой ночью без всякого перерыва. И хотя понимал, конечно, губернский чиновник Кологривцев, что ругать сейчас нерасторопного урядника глупо и бесполезно, но до того был сердит, что остановиться не мог. Это надо же быть таким полоротым и абсолютно не иметь полицейского нюха, чтобы не догадаться и не выяснить: никому не известная деревня, в казенных бумагах не обозначенная, не просто сама по себе живет, общим порядкам не подчиняясь, она еще и законы свои установила – воровские и разбойные. Теперь он в этом не сомневался, а внезапный отъезд из деревни Емельяна, когда тот кинулся вместе с неизвестными всадниками сломя голову и непонятно куда, окончательно убедил Фадея Фадеевича – надо готовиться к худшему. Об этом и рассказал без утайки Лунегову, Фролу и Миронычу. А дальше выдал инструкцию: по одному никуда не ходить, дальше избы старосты не отлучаться, ружья держать под рукой и спать теперь по очереди, чтобы кто-нибудь обязательно бодрствовал и слушал – не крадутся ли в сени незваные гости. Для себя же твердо решил, что сразу же, как появится Емельян, объявит ему, что дело свое они сделали и отбывают домой. Пусть думает, что ничего о его темных делах не узнали.

Чиновником Фадей Фадеевич Кологривцев всегда был добросовестным, за что и ценил его губернатор, давая самые сложные и деликатные поручения, и по причине этой добросовестности не мог он позволить себе покинуть деревню, не выяснив до конца, для обстоятельного доклада, полную картину происходящего здесь. Многое еще оставалось для него неясным. Поэтому, дождавшись ночи, убедившись, что Лунегов не спит, а бодро несет караульную службу, он неслышно скользнул к двери, собираясь выйти на улицу. Уже взялся за скобу, когда услышал шепот Фрола:

– Возьми меня, Фадей Фадеевич, я бывалый.

– Здесь оставайся, нужнее будешь. А я один, так сподручней, шуму меньше.

И вышел из сеней, беззвучно, как тень.

Ночь выдалась без луны, без звезд, темная до непроницаемости, хоть на ощупь иди. Фадей Фадеевич так и пошел, вытянув перед собой руки. Но скоро глаза обвыклись, из темноты выступили мутные, едва различимые очертания изб, заборов, и он прибавил шаг. Дорога недлинная, вот и избенка, в которой отлеживался под верстаком и приходил в себя Гордей. Странный человек, как говорится, не от мира сего, а получилось, что именно в этот мир, в самую неприглядную середку и запихали, сердешного, да еще и бьют время от времени. «Ничего, – думал Фадей Фадеевич, – как-нибудь удастся извернуться и захватить его с собой, иначе он тут долго не протянет…»

Задумавшись, забыл Фадей Фадеевич об осторожности, не оглянулся, не прислушался, прямиком к двери. И будто землю из-под ног вышибли. От крепкого удара в затылок дыхание пресеклось, в глазах запрыгали разноцветные кругляши, и он потерял сознание, словно выпал на время неизвестно куда. Очнулся, когда услышал голоса, казалось, что они звучат где-то далеко-далеко, и по этой причине нельзя разобрать ни одного слова. Пошевелился и понял, что крепко и умело связан – по рукам и по ногам. Подождал, собираясь с силами, и открыл глаза. В избенке у Гордея было светло, горели сразу четыре свечки, выставленные в ряд на верстаке, и толпились люди, без опаски разговаривая между собой – громко, в полный голос. Фадей Фадеевич закрыл глаза, пытаясь прислушаться и понять, о чем говорят, но тут же получил пинок в бок и окрик:

– Эй, не притворяйся! Разлепил гляделки – гляди! Гляди, кому сказано!

Деваться некуда, подчинился. И первым, когда открыл глаза, увидел Емельяна. Тот стоял, нависая над ним, крепкий, приземистый, словно из железа отлитый, и в упор разглядывал связанного губернского чиновника. Молчал, ничего не спрашивал, только глаза прищурил до узких щелок и разжимал и сжимал в кулаки короткие сильные пальцы, будто раздумывал и никак не мог решить – пустить кулаки в дело или подождать. Решил, что еще не время, ступил на шаг ближе, вплотную, и спросил:

– Чего тебе не спится-то? По какой надобности по деревне ночью блукаешь?

С ответом Фадей Фадеевич не торопился. Морщился, покачивал из стороны в сторону разбитой и гудящей головой, пытался уяснить для себя – в какую ловушку он угодил и есть ли из нее выход.

Выхода, похоже, и не маячило.

Кроме Емельяна за спиной у него стояли трое угрюмых мужиков, за ними, возле стены, еще кто-то маячил, Гордей, тоже связанный, лежал под верстаком и тихо стонал. При таком раскладе ничего не придумаешь. Одно оставалось – тянуть время и ждать. Вдруг прояснится…

– Бессонница у меня, – заговорил Фадей Фадеевич и сам себе удивился, потому что голос у него, на удивление, звучал спокойно и даже равнодушно, – вот я по ночам и гуляю, как нагуляюсь досыта, тогда, глядишь, и усну. Иначе не получается, глаза закрыты, а сна нет.