Катынский синдром в советско-польских и российско-польских отношениях

После декретов Президиума Верховного Совета СССР от 1 и 2 октября о включении Западной Украины и Западной Белоруссии в состав СССР Гитлер на совещании военного руководства Германии констатировал, что «один из наиболее нездоровых плодов Версаля» — Польша — уничтожен. Декретом от 8 октября отошедшие к Германии польские территории были расчленены. Под предлогом возвращения входивших до Первой мировой войны в состав Германии земель она получила почти в два раза больше: наиболее экономически развитые воеводства стали частью рейха. Краковское, Варшавское, Люблинское, Радомское воеводства (дистрикты) получили статус генерал-губернаторства. Ставя свою подпись вместе с Риббентропом на карте Польши и выражая тем самым свое согласие на передачу этих земель под власть нацистов, Сталин не только включил в название договора предложенный немецкой стороной термин «дружба», но и вынес его в одностороннем порядке на первое место. При этом он руководствовался не государственными внешнеполитическими приоритетами, а чисто тактическими соображениями и, как вскоре выяснилось, ложно понятыми интересами.

Вводя «новый порядок», нацисты положили в основу оккупационной политики следующие принципы: уничтожение этнического облика захваченной территории и национального самосознания поляков, истребление активных политических деятелей и национальной интеллигенции, низведение народного образования до минимального уровня, ассимиляция части местного населения, физическое истребление большого числа «непригодных к германизации» (и, действительно, они успели уничтожить не менее 4,5 млн. человек), превращение захваченных земель в резервуар дешевой рабочей силы (для чего вывезли из них 2.357 тыс. человек) и аграрный придаток империи^{64}. Все это, как достаточно типичные проявления тоталитарного или автократического режима, могло не вызывать у Сталина идиосинкразии. Но чем объяснить грубейшие деформации, ошибки и просчеты во внешней политике, неумение сталинской верхушки реалистически оценить перспективы приближающейся угрозы нападения гитлеровской Германии, создающей на польской территории плацдарм для нападения на СССР? Идеологемы, просматривающиеся в конъюнктурном «теоретизировании» В. Молотова на заседании Верховного Совета СССР 31 октября 1939 г., убедительно показывают, что сталинское руководство само стало жертвой созданных летом—осенью идейно-политических стереотипов. Поражает уверенность в прочности «базы взаимных интересов» с Германией, вера во взаимодействие с «сильной Германией» как «необходимое условие прочного мира в Европе». Кризисная деформация идеологических устоев и эклектизм подходов со всей очевидностью проступают через противоречия в оценках сентябрьской ситуации: с одной стороны, повторяется утверждение, что якобы «наши войска вступили на территорию Польши только после того, как Польское государство распалось и фактически перестало существовать», а с другой — испытывая явную эйфорию по поводу действий советских войск в Польше, Молотов сообщает уже на второй минуте доклада о военных успехах РККА, об ее участии в разгроме Польши. Он произносит хрестоматийные фразы: «Правящие круги Польши немало кичились „прочностью“ своего государства и „мощью“ своей армии. Однако оказалось достаточным короткого удара по Польше со стороны сперва германской армии, а затем — Красной Армии, чтобы ничего не осталось от этого уродливого детища Версальского договора, жившего за счет угнетения непольских национальностей». Польша, ассоциировавшаяся с Версальской системой, осуждается за «традиционную политику лавирования между Германией и СССР», которая «полностью обанкротилась», в то время как в действительности ей просто не оставалось места между ликвидаторами Версальской системы, действовавшими силовыми методами, с полным пренебрежением международным правом. Молотов, признавая, что «при боевом продвижении Красной Армии по этим районам у наших воинских частей были местами серьезные стычки с польскими частями...», настаивает на трактовке советской политики как нейтралитета и обещает проводить эту политику и в будущем, одновременно отрицая связь войны с защитой Польши и ее восстановлением. Он обвиняет в агрессивности Англию и Францию, выставляя защитником мира Германию, а также подписывая окончательный приговор Польше: «О восстановлении старой Польши, как каждому понятно, не может быть и речи. Поэтому бессмысленным является продолжение теперешней войны под флагом восстановления прежнего Польского государства».