Каузальный дуализм. Размышления об онтологии и природе сознания

Мне бы хотелось быть здесь наиболее осторожным, так как это место, пожалуй, является самым важным для меня во всём исследовании. Поэтому я хотел бы сразу пояснить уважаемому читателю, в чем основная суть идеи о каузальном дуализме. Из самого названия уже следует, что две разные «стихии», о которых пойдёт речь, отличаются друг от друга отношением к каузальности. И это отличие вполне очевидно. В отношении каузальности нечто может либо оказывать влияние (проявлять активность), либо воспринимать его (проявлять чувствительность). При этом каузальные роли могут меняться.

Существует общее место, которое я считаю глубочайшим и расхожим заблуждением, что активность и чувствительность в этом смысле – две стороны одного и того же явления. Скажем, в организме человека и функцию «чувства», и функцию «проявления активности» выполняют нейроны, то есть клетки одной природы. Также и в технике очень часто одно и то же вещество используется и для датчиков, и для акторов, так как, по сути, оба свойства заключаются в трансформациях энергии и движения. Но то, что происходит в нейронах и в датчиках/акторах технических средств, определяется нами как чувствительность или активность в зависимости от той функции, которую они выполняют, а вовсе не потому, что это чувствительность или активность в онтологическом смысле.

Данное заблуждение имеет множество форм и проявлений, и все они заслуживают отдельного критического анализа. Одна из его важнейших и базовых форм – это принятие того, что возможность есть нечто, что становится действительностью. То есть лишение возможности самостоятельного онтологического статуса. Такое рассуждение имело место ещё у древних греков, скажем, у Гераклита, а сегодня активно используется для модальной логики множественных миров. Но это, на мой взгляд, одно из глубинных философских заблуждений требует всестороннего критического анализа.

Скажем, по Витгенштейну, «предметы содержат в себе возможность всех ситуаций» или «всех положений вещей», что означает буквально, что вещь содержится в её возможности и сама содержит все возможности себя. Я полагаю, что это почти тавтологическое, на первый взгляд, утверждение является исходной ошибкой логико-философского трактата, поскольку некритически относится к онтологическому статусу возможного, фактически отождествляя его с вещью. Это «обогащает» вещь, и такой «богатой вещью» у Витгенштейна становится текст, но при этом «возможное» сильно обедняется.

Онтологии возможного обычно отводится роль чего-то, что должно пройти или не пройти становление. В случае прохождения становления оно становится действительным, в противном случае, когда шанс упущен, оно переходит в категорию уже невозможного, нереализованного. Такая постановка вопроса сама по себе лишает всякого самостоятельного смысла эту категорию. В то же время мы видим, что она требует этого отдельного смысла, так как постоянно возникают теории о существовании возможного в каком-то самостоятельном виде. Или в виде множественных миров (Лейбниц, Мейнонг, Льюис, Эверетт), или в логическом, то есть вспомогательном смысле – Карнап, Крипке и т. д.

Бытие возможного самого по себе беспокоит исследователей, но уводит их порой в сторону от его самостоятельного бытия к усложнению метафизики либо к логическим схемам. Можно заметить, что возможное есть чувственное в онтологическом смысле слова. Поскольку и возможное, и чувственное суть расширение онтологии, её обогащение возможностями и вариантами бытия. И оно противоположно «функциональному», которое в широком смысле есть сужение, обеднение бытия.

Это проще всего показать на примере, из которого возникло направление функционализма в философии сознания. Так, Патнэм, рассуждая о том, что одно и то же ментальное состояние (боли, например) может быть вызвано разными физическими причинами, пришёл к идее множественной реализуемости. То есть к идее, что одно может выполнять функцию другого. Скажем, компьютерная программа может выполнять роль человеческого мозга и формировать те же ментальные проекции. А это значит, что онтологически более высокий уровень (ментальный) оказывается обеднён, сужен по отношению к более низкому онтологическому уровню – физическому или биологическому. Одному ментальному состоянию соответствуют разные физические состояния, и значит, физический мир оказывается многообразнее ментального.