Кавалер багряного ордена

— Евгений Аверьянович… Очень нервный человек… Так вот… Сказал мне, чтобы я забирал и атлас, и переписку, и еще архив какого-то клуба, кажется, он назвал его клубом путешественников. Нет, сейчас вспомню точно: «Клуба странников», который ему передал на хранение покойный фон Штерн! Я, конечно, отказывался как мог — меня ведь уполномочили только за атласом съездить. Но он настаивал, так и сказал: Алексей Михайлович, либо вы заберете весь архив, который принес в мою жизнь истинное проклятье, либо вообще отсюда не выйдете, и за револьвер схватился… Я подумал: покойный Александр Августович фон Штерн — видный ученый, архив — часть его научного наследия и в отношении этой части он никаких специальных распоряжений не делал, значит, будет правильно передать входящие в него документы советской науке комплексно…

После нервозного дня, завершившегося приемом сильнодействующего медицинского средства, Корнев впал в несвойственное в обычной жизни благодушие:

— Идите, Алексей Михалыч, помогите Александру Дмитриевичу — он как раз отчет завершает. И атлас возьмите с собой — может пригодиться…

Субботский прижал к груди тяжеленный атлас в роскошном кожаном переплете с позолотой, благо «артефакт» лежал в чемодане прямо сверху, и помчался в палату так быстро, словно опасался, что Владимир Митрофанович переменит свое решение.

Корнев отер лоб платком, подошел к распахнутому окну ординаторской, захлопнул его и проверил крепость задвижки. Потом подошел к двери, резко открыл ее, выглянул в коридор, закрыл, расстегнул воротничок гимнастерки, изготовил себе новую порцию поддерживающей жизненные силы смеси из спирта и воды и констатировал:

— В какое удивительное время нам посчастливилось жить! Только подумай, Прошкин! Нотариусы пугают молодых ученых револьверами, научные авторитеты, перед тем как случайно утопнуть, отдают личный архив на хранение бывшим штабс-ротмистрам, психиатры из мещан называют генерала Корнилова исключительно по имени-отчеству, святые отцы бреют бороды и вместо Библии зачитываются книжками про пионеров, газеты выходят на много месяцев раньше положенного, а специальные курьеры раздают звоночки комиссарам ГБ второго ранга запросто — как модница портнихе! — на этой высокой ноте порция целительного состава наконец попала внутрь Владимира Митрофановича. — И вот в это чудесное время нам, Николай, приходится не только жить, но еще и работать!..

29

Корнев поднялся со стула, подошел к кушетке и принялся внимательно осматривать чемодан, щелкать замками, стучать по дну, царапать краску на каркасе. Вывалил его содержимое — четыре перетянутых шпагатом стопки папок — на пол, совершенно не проявляя к архиву интереса, и попросил Прошкина:

— Подай мне скальпель! — и с уверенностью опытного хирурга чиркнул по подкладке чемодана.

То, что обнаружилось внутри, под добротной шотландкой, сильно огорчило товарищей. За подкладкой ждали своего часа пять чистых бланков советских паспортов, столько же паспортов дипломатических, несколько сберегательных книжек на предъявителя, незаполненные удостоверения и пропуска, бланки дипломов и трудовых книжек и даже пара девственно чистых партийных билетов…

— Кошмар… — только и мог сказать Прошкин.

Он тщательно осмотрел коленкоровые корочки, осторожно поскреб одну из страничек этого богатства ногтем, прошуршал бумагой, оценивая ее плотность, повозил по краешку послюнявленным пальцем, посмотрел на свет, пытаясь обнаружить признаки подделки. Корнев устало вздохнул:

— Прекрати ты, Николай, это ребячество — настоящие они. К бабке не ходи… Лучше сюда глянь! — и протянул Прошкину несколько снимков.

Первая фотография, большого формата, судя по более светлым узким краешкам, извлеченная из рамки, была окрашена в коричневатые осенние цвета старинным виражем. В декадентской изогнутой виньетке значилось: «Клуб христианских странников, 1912 г.». Надпись группировалась вокруг рисунка, вписанного в гербовый щит. А сам рисунок… О, рисунок был в точности таким же, как изображение на могильной плите комдива Деева!

«Странники», расположившиеся несколькими ярусами в типичных для снимков той эпохи статичных позах, были большей частью царскими офицерами. Хотя в 1912 году других офицеров, кроме царских, еще не изобрели. Они были разных родов войск, возрастов и чинов. Исключение составляли только две особы в цивильном — молодцеватый фон Штерн, в щегольском сюртуке (его крупный перстень с темным камнем контрастно выделялся на обтянутой белой перчаткой руке), и отец Феофан, тоже молодой, в монашеском облачении, с подчеркнуто скромным крестом и выражением крайнего недовольства на лице.

Даже при беглом разглядывании снимка среди офицеров обнаружилось несколько лиц, разительно напоминавших будущих знаменитых командиров времен Гражданской, прославившихся по обе стороны фронта. Единственное, что не было странным, это присутствие среди группы любителей путешествий совсем еще молоденького нотариуса Мазура, в те времена ходившего в корнетах де Лурье.