Кавалер Сен-Жюст. Повесть о великом французском революционере

В результате обе армии Восточного фронта, отсеченные одна от другой, очутились в одинаково беспомощном положении; линия обороны была прорвана, открыв противнику путь в Лотарингию и Нижний Эльзас.

Сен-Жюст, понимая остроту положения, поспешил принять меры. Не имея возможности немедленно оставить Комитет, он провел решение о посылке в Эльзас депутатов Лакоста и Малларме с весьма широкими полномочиями и одновременно начал переговоры с Неподкупным по поводу своей поездки на фронт.

В течение августа — сентября Робеспьер категорически отказывал ему.

— Ты необходим Комитету, — утверждал Максимильен. — В армии справятся и без тебя, а здесь смертельная опасность угрожает родине ежедневно. Теперь, после отъезда Кутона[20] у нас не осталось работников.

В начале октября, когда Антуан снова заговорил об Эльзасе, Робеспьер заметил:

— Ты же отправил туда Лакоста и Малларме!

— Но Лакост и Малларме — это не ты и не я, — отпарировал Сен-Жюст.

Робеспьер задумался.

— А кого бы ты хотел взять с собой? — спросил он после паузы.

— Еще не решил, — ответил Сен-Жюст.

— Возьми Леба.

Сен-Жюст удивленно вскинул брови.

— Ты это серьезно?

— Вполне.

— Но ведь он недавно вернулся!

— Вот и хорошо: он знает дело. Его миссия в августе была успешной.

— Но позволь, у Филиппа же медовый месяц!

— Затянувшийся медовый месяц погубил Дантона.

— И потом… Он, конечно, отличный малый, но… как бы это тебе лучше выразить… Он слишком мягок, у него нежная душа…

Глаза Робеспьера смеялись.

— Чудак, но в этом же все и дело. Он честен, великодушен, добр. Нам нужны такие люди — это противовес горячим головам вроде тебя, Бийо-Варенна или Колло Д'Эрбуа…

— Благодарю за приятную компанию.

— Не обижайся. Я, разумеется, не ставлю тебя на одну доску с этими ребятами, но ведь ты тоже непримиримый. Голубиная душа Филиппа ослабит твою чрезмерную суровость.

На этот раз задумался Сен-Жюст.

— Что ж, может, ты и прав, — промолвил он наконец. — Но мне никогда не простила бы этого Элиза.

— Простит, — заверил Робеспьер. — Ну вот мы и договорились. Впрочем, пока это лишь праздный разговор: твоя поездка не решена.

16 октября, в день, когда войска Северного фронта под руководством Журдана и Карно одержали победу при Ваттиньи, решившую поездку Сен-Жюста, оба друга, еще ни о чем не знавшие, мирно обедали в кафе Венюа. С ними рядом сидел Барер. Время приближалось к шести, кафе наполнялось публикой. Вошли несколько присяжных Трибунала.

— Уф, ну и денек сегодня, — громко сказал один из них.

— Весь Париж на ногах, — добавил второй, обращаясь к децимвирам.

— Вы это о чем? — удивленно спросил Барер.

— Как о чем? — перебивая друг друга, закричали вошедшие. — Или вы забыли, что сегодня в полдень подлая австриячка чихнула в мешок?..

Робеспьер и Сен-Жюст переглянулись; за делами они и правда забыли, что сегодня по приговору Революционного трибунала была гильотинирована бывшая королева Мария-Антуанетта…

Сен-Жюст вспомнил нарядную красавицу с капризно надутыми губами, которую он созерцал в июне 1790 года на празднике Федерации… Как давно это было!..

Между тем один из присяжных рассказывал о судебном заседании. Он смачно, под хохот завсегдатаев кафе, пародировал Эбера, который выдвинул против королевы обвинение в растлении малолетнего дофина.

Робеспьер брезгливо передернул плечами.

— Каков негодяй! — тихо сказал он Сен-Жюсту. — Мало того, что он сделал из нее Мессалину, он превратил ее еще в Агриппину![21]

Сен-Жюст, уткнувшись глазами в стол, задумчиво произнес:

— От этого акта народного правосудия нравы только выиграют!

— Выиграют, несомненно выиграют, — подхватил Барер. — И при этом не следует забывать, что гильотина разрубила очень крепкий узел дипломатии европейских дворов…

На следующий день в Париж вернулся Карно.

— Победа, друзья! — воскликнул он. — Блестящая победа, и я сообщаю вам о ней раньше, чем вы получите официальное извещение!..

Он подробно рассказал о подготовке и проведении битвы при Ваттиньи, покончившей с успехами союзников на севере, но при этом подчеркнул, что положение в Эльзасе ухудшается с каждым днем: австрийцы рвутся в Страсбург, а богачи Страсбурга, по слухам, тайно договорились впустить их в город…

Сен-Жюст вскочил.

— Еду сегодня же! — воскликнул он. — А ну-ка кто-нибудь составьте мне и Леба мандат, да, если можно, побыстрее!

Барер сел к столу.

— Каким числом пометить?

— Я же сказал, сегодняшним, — резко ответил Сен-Жюст.

И Барер написал:

«26-го дня, 1-го месяца, II года Республики».[22]

Сен-Жюст схватил мандат, кивнул коллегам и помчался в Комитет общей безопасности.

Комитет был рядом, на Карусельной площади, в отеле де Брионн. Пройдя по дощатому переходу, Сен-Жюст очутился в темном коридоре, ткнул одну из хорошо знакомых дверей и вошел в главный зал Комитета. Там было всего трое: Вадье, Моиз Бейль и Леба. Вадье и Бейль о чем-то разговаривали, Леба писал.

Отозвав Филиппа в сторону, Сен-Жюст тихо сказал:

— Собирайся, мой друг, сегодня едем.

— Куда? — наивно осведомился Леба.

— В Эльзас.

— А, в Эльзас… Но почему в Эльзас?

— В миссию. Мы должны обеспечить победу Рейнской армии.