Кавалер умученных Жизелей (сборник)

«Лена и Никита – родные мои – вы были самыми дорогими на Родине, – думала Вера, – а вас не стало, так значит, я тоже частью умерла. Да как же это больно, когда умирает часть души». Прежде разделяла тысяча километров расстояния. Теперь обозначились другие горизонты и границы.

Но Вера передумала.

«Ведь ушедший жив, пока о нем помнят. Значит, вы будете со мной, милые вы мои, хорошие. И будешь, Лена, подшучивать над собой. И вспомним мы, как ты писала мне:

Если я молвлю слово
Любопытные люди
Его разом размножат,
Назовут золотым.
А наутро, так снова,
Разум сердце остудит.
Осень лето стреножит.
Миновало – Бог с ним.
И звучит неизменно,
Ночью слышу и денно:
Ave, ave Елена.

* * *

Все, собравшиеся в церкви, поехали на кладбище. Образовался внушительный траурный кортеж. А когда процессия двинулась по аллее Востряковского к предстоящему месту погребения, неожиданно возник оркестр. Духовые и тарелки настолько убедительно отыгрывали фортепьянный похоронный марш Шопена, что низкие тучи зимнего неба неожиданно открыли остров небесной голубизны, и холодное вечное солнце будто победило безнадежность унылого погоста.

Менеджер Немченко озвучил тщательно заготовленную речь. Из друзей покойной Гусевой не выступал никто. Зато для них был заготовлен сюрприз. Когда гробы опускали в могилы, оркестр заиграл «заготовленное». Но, сначала, не все поняли, что выдувают медные, подкрепляют тарелки и тревожит барабанная дробь. Даже Лена Гусева, любительница экспериментов, вряд ли бы решилась на такой.

Так звучал «Лебедь» Сен-Санса. Петр Михайлович слышал, что невестка любила «эту вещь». И попросил сыграть ей на прощание.

Все кидали в могилы по горсти земли под мощный пролет бесноватой валькирии. И, странное дело, покой пришел во многие души. Они обернулись к прозе дней и позабыли, что каждому предстоит встреча с вечностью.

За криками ворон, негодующих на гимн посторонней птице, чуть слышно, как отзвук далекого эхо, доносилось:

AVE, AVE ЕЛЕНА.

* * *

На следующий день у Виктора Васильевича Гущина появилась неожиданная посетительница, с утра испросившая встречу. Это была Алла Аркадьевна Гусева, у нее появился вопрос.

К самой даме существовали вопросы, предстоящая беседа вырисовывалась как компромиссные ответы обеих сторон.

Гущин знал возраст посетительницы, был готов к макияжно-маскарадным ухищрениям молодящейся кокетки преклонных лет. И был приятно удивлен, что эта Гусева, совершенно непохожая на упокоившуюся на Востряковском, молодиться даже и не пыталась. Она просто умудрилась остановиться где-то в районе шестидесяти, а легкости, гибкости и пластичности движений всей ее несколько полноватой фигуры могли бы позавидовать многие сорокалетние. Лишь лицо, застопоренное ботексом, смотрелось подобием маски. Но глаза блестели и окрашивались мыслями, прежде чем слова слетали с губ.

– Я беспокою вас, потому что вы представились следователем по делу убийства моей дочери, Виктор Васильевич. Ну, вы думаете, вспомнила мамаша и теперь след какой-нибудь появится. Я вас разочарую. Я не общалась с Леной пятнадцать лет, не знакома с ее окружением. И говорили мы с ней только, так сказать, на «философские» темы. По телефону. Крайне редко.

– А какой же вопрос подвигнул вас на обращение ко мне, – искренне удивился Гущин.

– Самый, что ни на есть бытовой. Видите ли, Виктор Васильевич, когда муж ее, этот Максим, был жив, я думала к нему после похорон Лениных обратиться. Но и его похоронили. Я небогата, а муж художник-оформитель. Мне от Лены ничего не надо было. Да и до мужа ее, он, вроде, денежный мешок, дела никакого. А помощи я ни от кого не приму. Но у Лены осталась квартира, ее собственная. И родственников больше никаких нет, нет и завещаний. Так вот, не могли бы вы помочь мне сориентироваться, что мне надо сделать, чтобы наследовать Ленину приватизированную площадь.

– Ответ очень прост. Вам надо забрать свидетельство о смерти дочери у тех, кто заминался организацией похорон, и обратиться в нотариальную контору, чтоб открыть наследственное дело. Там вам все разъяснят, а, я думаю, имеете право, и наследуете. Я уточню, к кому подъехать и забрать свидетельство.

– Спасибо, что разъяснили. А что и подскажите, к кому обратиться, спасибо вдвойне. Дело ведь к старости, а недвижимость в цене. Тем более от девочки моей будет матери подарок.

– Алла Аркадьевна, ну уж и вы растолкуйте, отчего вы с дочерью отношений не поддерживали. Вы ведь не враждовали?

– Нет. Это, скорее было неприятие. Любовь? Ну да, конечно. Но это плохо, когда между матерью и взрослой дочерью цветет ревность пышным цветом. Она еще совсем девочкой всем моим кавалерам такие авансы выдавала и скольких в койку перетягивала. Я поняла то не сразу. Мне один, в меня влюбленный скульптор глаза открыл.

– А вы застали сцены амурные, или что-то в этом роде?