Кавалер умученных Жизелей (сборник)

– Особенно – «Мясницкая» Машкова, – один специалист был очень сильно впечатлен. – Я полагаю, что сам автор не отказался бы поставить свою подпись.

На пять картин, замененных на копии, существовали дарственные. Три были у Сергея, две – у Строева. Куда и как исчезли «Прачки» Гончаровой, «Вид Москвы» Машкова – придется узнавать.

Найти же внучку Маргариты не составило труда – жива, здорова, восемнадцать лет, и вышла замуж. Когда душеприказчик позвонил её на мобильный и рассказал о смерти её бабушки Альцшулер, то получил ответ:

– Свяжитесь с мамой, я совсем не знаю папину родню.

Но тут же изменила пожеланье:

– Я, лучше, переговорю, и вам перезвоню. На этот номер можно, вы с которого звоните?

Нойкин успел спросить Екатерину, где её отец? Ответ его не удивил – куда он только не закидывал запросы? Повсюду отвечали, что не имеют сведений, где этот гражданин.

Примерно через час душеприказчику Сергею позвонили. Он разбирался в номерах и понял, что звонок из заграницы. Звонила женщина. Была она взволнована, спешила разобраться.

– Простите, Катя говорила – вы Сергей? Я слышала про вас от Маргариты. Я – родственница, Алла Гольдина, гражданка США. Скажите, ради Бога, что случилось?

Он информировал гражданку США, что Маргарита умерла, уже назначена кремация, и он оповещает всех. Он даже дал ей дополнительную справку: Марго Альцшулер, в свое время, обратилась к нему с просьбой, как к другу и юристу, и наказала проследить за исполнением её последней воли. Прощание назначено в одиннадцать в ближайшую субботу. Выходит – послезавтра. Все состоится в крематории, уже заказан зал.

Повисла и висела, (уж простите за банальность) гробовая тишина, и Нойкин начал опасаться, что прервалась связь. Но вдруг он все-таки услышал:

– Спасибо. Я приеду. Катя будет. Ну, и, конечно, будет Вера. Когда поедете Марго из морга забирать?

Когда он объяснил, что тело уже в морге, в Митино, там, где и крематорий, гражданка Гольдина сказала:

– Хорошо. Спасибо, все там будем.

По-русски сочетанье этих слов привязано к особому значенью, но Гольдина – гражданка США. И даже говорит с акцентом.

Сережа Нойкин уточнял у Порываева, сказать ли внучке, что, возможно, ей достанется наследство? Решили, что пока что – лучше нет. Зачем ей шкура неубитого медведя?

* * *

Порываев, как не размышлял, не наблюдал особой связи между насильственною гибелью Альцшулер и несчастным случаем, так незадачливо унесшим юную, лишь начинавшуюся жизнь Валеры Шанцева, похожего, скорее, на пажа у этой дамы, чем на её же жениха. Лишь оставалось непонятным, как у Валерия в кармане нашлись ключи к квартире старой дамы. Но, в ходе следствия, существовали лишь гипотезы. Олег Андреевич не думал сомневаться, что всем таинственным загадкам когда-нибудь найдется объяснение. Майор был убежденный материалист.

Прощанье с Шанцевым происходило тоже в Митино, но за день до кремации Альцшулер, что значит – в пятницу.

Известно, Суриковский институт хотел, чтоб со студентом Шанцевым простились в его стенах – для однокурсников, для всех преподавателей его внезапная кончина представлялась, как трагедия. Среди студентов он был очень популярен, а крупные, известнейшие живописцы и весь педагогический состав пророчили Валерию блестящую карьеру.

Но мать не разрешила, чтоб тело сына выставляли в институте – труп пробыл под водою несколько часов, и ей казалось невозможным, чтоб сынок, в столь грубо искаженном смертью виде, предстал на обозрение. Она просила сделать в ритуальном зале полумрак, сама стояла в изголовье гроба, и стерегла родного мальчика, чтобы прощались с ним лишь издали.

Все люди собрались здесь очень искренне, от горя. Какой-то деятель все говорил, насколько Шанцев был хороший и талантливый, что смерть его – огромная утрата.

Пришли проститься Маргаритины друзья. И Порываев, тоже бывший здесь, смог убедиться, что, небезызвестный Виктор Строев, знакомый по рассказам – вполне нормальный и внушающий доверие мужчина.

Таисия Авдеевна, нет – нет припоминая шутливые, незлые пререкания с «отвратным типом», заплакала, и не скрывала слез.

Через три месяца Валерию исполнилось бы только двадцать три.

* * *

В субботу было солнечно, морозно, порывами дул ветер. Уж, так случилось – в Митино, суровый комплекс с его скорбным назначеньем, построен на пригорке, и все, пришедшие проститься с Маргаритой, или же кутались у входа в ритуальный зал, или попрятались в машинах, посматривая на часы. Приехали все загодя, но, оказалось – пустят в зал в одиннадцать.

Здесь уважали время, и была определенность. К Марго уже пришел последний час, а проводы, как завещала Маргарита, и исполнил Нойкин, не следует особенно растягивать. В одиннадцать раскрылись двери зала и провожающие стали заходить.

Народу собралось немного. Порываев увидал её друзей. Андреев стал поближе к гробу, почти не отводил свой взгляд от равнодушной, отчужденной маски, ещё недавно бывшей светлым и живым лицом Марго. Строев стоял, понурив голову, а Нойкин занимался делом – ему необходимо кое с кем поговорить, потом – забрать все документы.