Кавалер умученных Жизелей

– Выходит – коллекция. И как собиралась? – Гущин боролся за истребление ненужных вопросов. Но, все же. Муранским стеклом была до смерти проткнута жертва.

– Дарили. Она покупала в Москве. Мы ездили в Венецию. А потом, она старалась каждый год, хоть на неделю, выбраться в Италию. С Татьяной ездила, подругой.

– Что ценного пропало в доме?

Только прозвучавший, этот вопрос стал главным. Максим ухватился за мысль. Решив – «что?», когда определят пропажу, станет ясно – зачем? и может быть – кто?

Ларисе разрешили осмотреть гардеробную, Максим прошел в кабинет. Встретились в спальне, без новостей: не было попытки взлома сейфа, нетронутым осталось его содержимое; дизайнерские туалеты, шубы драгоценных мехов в целостности и сохранности.

– Я не вижу ее побрякушек, драгоценностей. Что она носила постоянно – Максим взглянул на Ларису.

– Она на ночь складывала кольца, серьги и браслет на туалетный столик – Лариса в упор разглядывала то место, где надлежало драгоценностям быть. – Да, бриллиантовый комплект. И еще два кольца, она на среднем пальце носила. И обручальное еще.

Следователь положил руку на исписанные листы: «Обручальное?. Вот, в протоколе отмечено. На покойнице осталось, не снять».

Максима передернуло.

– Ну вот, ее постоянные украшения пропали – выговорил он чуть слышно.

– Сколько они стоят?

– Не знаю. Дорого. Бриллианты я ей подарил после свадьбы. А два других кольца старинные, от бабушки. Не знаю, дорого.

– Вы должны сегодня, как сможете, описать их мне подробно. – Тут взгляд Гущина остановился на оформленном, как поздравительный адрес, листе. На нем был пропечатан стихотворный текст.

– Тоже ее произведение? – и склонился к заинтересовавшему его объекту.

– Это поздравление. У Елены подруга в Америке живет. Хотела отослать ей экспресс-почтой к Новому году. Читайте. – Предложением Гущин воспользовался.

В назначенный день и назначенный год —
Е сть воля к возврату минут и пространства —
Р азлука пройдет у Покровских ворот,
А мерика – греза, а Русь – постоянство.
Г улять на рассвете в березовой чаще.
О ткинуть со лба непокорные пряди,
Р ешить – этот миг – он и есть настоящий.
И жить этой жизнею есть чего ради.
Е два ли изменчивый мир тривиален,
Н ам звезды светили, манили, молчали,
К огда мы пытливо глядели на небо
О твет не услышали. Или он не был.

– А что это – начальные буквы в каждой строчке красные, и отдельно стоят?

– Это акростих. Прочитайте сверху вниз – там обращение.

– Вера Гориенко. Постойте. Так может?

– Ну да. Посмотрите. Она все стихи так писала.

Гущин взял листок с посланием Максиму.

– Это за что же она у вас прощения просила?

– Я с тем и заезжал, чтобы узнать. Она сказала – просто соскучилась.

Зазвонил телефон Елены. Гущин кивнул, Максим взглянул на дисплей:

– Это Татьяна, подруга жены. Что я могу сказать?

– Истерик не будет?

– Не думаю.

– Скажите как есть. Пусть приедет. Может, здесь поговорим.

– Ты можешь сейчас подъехать? Лена погибла – Все узнаешь. Приезжай.

Гущин видел, что Максим на пределе. И отправился к консьержке. Или еще какие обстоятельства надеялся выявить.

– Так букет этот точно после вас появился? – спросил он на выходе.

– Не было цветов, они же сразу в глаза бросаются.

– А она именно такие цветы любила?

– Разные.

* * *

Было начало девятого. Вечерняя консьержка заступила на смену. Ее приходилось сдерживать – так стремительно и достаточно толково из нее, вперемежку с причитаниями, исторгалась информация. – «Вечер беспокойный, так как к Агафоновым съезжались гости, вернее не съезжались, а подтягивались, очень растянуто во времени; нет, чтобы приехать и праздновать, долго собирались.

Ромины – нормальные, никаких от них беспокойств. Елена вчера не выходила. Максим – все точно по времени. Уехал в полдесятого. И здоровается, и прощается. Приветливый. И, наверное, через полчаса пришел, (да, уже десять было), молодой и какой-то странный. Сказал: «К Роминой, от Гордиенко». Отзвонила. «От Веры?». Вы знаете, она была удивлена. И она говорит: «Пусть пройдет».

И вскоре он ушел, не больше получаса прошло. Стремительно, даже не взглянул. А странный потому, что беспокойный. Какой-то дерганный. Роста выше среднего. Одет? – не как к ним обычно господа ходят, но не раздрипанный. Шарф большой намотан, шевелюра. Но не космами. Лет, наверное, к сорока. Нет, не вызывал доверия». – Она смотрела на Гущина, будто выкладывала убийцу на тарелочке.

– Он с букетом был?

– Нет, пустой, руки в карманах. А с цветами все, кто к Агафоновым шел. Да, и совсем последний молодой господин, загорелый. Большой букет.

– Что за цветы?

– Не знаю. Были в бумагу завернуты.

Тут вошла невысокая, стильно одетая дама и бросила, не глядя: «К Роминым»