— Должно быть, они забылись на один короткий момент… Но — к этому времени муж возвратился в город. Дама ему призналась, и он решил прикрыть ее своим именем.
— Слишком великодушно!
— Да, иногда говорят, что он слишком хорош для этого мира. Но при том поставил жесткое условие — жена не должна видеть своего друга, по крайней мере до рождения будущего ребенка.
— Условие жесткое, но не жестокое. Я мог бы его понять.
Софья Александровна еще более наклонилась вперед, пытаясь разглядеть городские виды за дверцой кареты:
— Не понимаю, где же мы едем.
Сергей осмотрелся:
— Только что проехали Аничков, свернули на Фонтанку, как вы того и хотели.
— Пусть будет так. Дама честно держала слово, но офицер, вы же понимаете, попытался передать ей записку, но она была перехвачена. О чем он не имел ни малейшего представления. Думал, что к нему охладели, что его не хотят больше видеть, о нем не хотят слышать вовсе. Он сделал еще пару глупостей, был замечен около дома… Через неделю он отправился в театр, где должна была быть и его дама. Большой театр у Мойки, что сгорел еще до нашествия Бонапарта. Говорят, что его выстроят снова, но мне почему-то не верится. Да если это вдруг и случится, я все равно там не буду. Слишком уж печальны воспоминания.
— Потому что там была их последняя встреча?
— Потому что там была кончена его жизнь. После спектакля он вышел наружу, и сразу у крыльца его окружили. Он был силен и храбр, он схватился за саблю, но его ударили сзади, в бок длинным и тонким кинжалом. К нему уже бежали друзья. Нападавшие скрылись. Офицер сразу не умер и прожил в мучениях несколько месяцев.
— Муж все-таки взревновал?
— Нет. Муж держался так достойно, как только можно было ожидать в его положении. Но у него были братья, которые якобы решили отомстить за семейную честь.
— И не решились сделать формальный вызов?
— Они не хотели огласки, неизбежной при любом исходе дуэли. Да их положение и не позволило бы выйти к барьеру. Кроме того, к семейной чести примешалось здесь и задетое самолюбие. Дама утверждала, что оба деверя, во всяком случае старший, оказывали ей определенные знаки внимания.
— Безответные?
— Оба они были ей отвратительны.
Софья Александровна замолчала. Новицкий выдержал паузу и все же спросил:
— Они больше не виделись?
— Только один раз, перед самой его смертью. Когда доктор уверился, что раненый уже совершенно плох, это стало известно… подруге дамы. И она посчитала своим долгом устроить влюбленным свидание, последнее в этом мире. Дама приехала, молодой человек в парадном мундире лежал на высокой подушке. Окна были завешены шторами, темную комнату оживляли только цветы. Никто не знает, о чем они говорили. Они пробыли наедине около четверти часа. Дама уехала, а утром несчастный умер.
— Что же ребенок?
— Девочка родилась через месяц после нападения у театра, то есть отец успел узнать о ее счастливом рождении. Но спустя полтора года она скончалась. В несколько месяцев несчастная женщина потеряла все.
— Кроме воспоминаний.
— Иногда они становятся только обузой.
— Даже счастливые?
— Они в первую очередь. Подумайте, каково это: жить в вечном горе и вспоминать мелькнувшее некогда счастье.
Какое-то время они ехали в молчании, слушая, как стучат подкованные копыта по булыжнику набережной.
— Вы… — осмелился, наконец, проронить слово Новицкий.
— Я сопровождала ее к Алексею в последнее их свидание. После говорила с братом умершего, забирала письма и некоторые другие бумаги. Я же принимала участие в оформлении надгробного памятника. Я слишком много знаю об этой истории. Так много, что удивляюсь, почему еще могу ходить, говорить, думать. Почему еще никто не позаботился, чтобы я замолчала.
— Я мог бы… — начал было Сергей, но Муханова быстрым движением закрыла ему рот ладонью.
— Вы — нет. Я не так уж безнравственна, чтобы калечить судьбу человеку ваших способностей.
— И моего положения?
Вместо ответа Софья Александровна сама приоткрыла завеску окошка и крикнула кучеру, чтобы тот поворачивал к Зимнему…
Новицкий смотрел, как Софья Александровна взбегает, приподняв подол платья, по лестнице, как закрывается за ней тяжелая деревянная дверь. Потом быстро прошагал площадь наискось, но у Певческого моста задержался. Привалился к гранитному парапету и смотрел на темную воду, отражавшую размытые силуэты зданий. Рослый парень в грязном фартуке прошел к соседнему фонарю, приставил деревянную лестницу, вскарабкался по ступенькам и зажег плошку; прикрыл от ветра стеклянной створкой и спрыгнул с привычной ловкостью, не опасаясь отбить пятки о булыжную мостовую.