Кавказская слава

По тверскому и нижегородскому опыту он представлял театр местом почти присутственным и удивился, увидев, как вольно бродят в партере молодые нарядные люди. А на сцене появились уже актеры и начали перебрасываться короткими фразами, и кто-то уже вышел вперед, приложил сжатый кулак к груди и начал декламировать нечто торжественное, но совершенно неразличимое в общем шуме.

Софья Александровна его успокоила:

— Французская безделушка, представление для съезда карет, для сбора публики. Вы же понимаете — еще только начало седьмого, зрители не готовы, их надобно подогреть. Подождем, пока появятся наши князья. Не те, что в ложах, а настоящие — из-за кулис…

Спектакль начался с некоторым опозданием, тем не менее по залу бродили опоздавшие к началу молодые люди, переговариваясь едва ли не в голос. Новицкий отвлекался на франтов еще и потому, что поначалу ему не понравились ни новенькие, игрушечные доспехи театральных князей, ни блестящая вычурность их речи, но постепенно он увлекся происходящим на сцене.

— Ах, лучше смерть в бою, чем мир принять бесчестный! —
Так предки мыслили, так мыслить будем мы…

При этих словах Димитрия Муханова быстро оглянулась на Сергея, стоящего у нее за спиной. Новицкий даже не заметил ее взгляда.

В антракте Софья Александровна пригласила его присесть на свободное место рядом.

— Ну как вам Семенова?

— Я больше смотрел на будущего Донского.

— Ах, да сдались вам эти герои! — проговорила она досадливо. — Вы лучше послушайте Ксению. «Под игом у татар мы заняли их нравы, // И пола нашего меж нас ничтожны правы…» Ксению беспокоит, что в России женские голоса теряются среди рева мужских. Вот где сплетается подлинный узел пьесы. Вот в чем суть трагедии.

— Мне показалось, — улыбнулся Сергей, — что центр ее тяжести в споре между князьями Димитрием и Тверским.

— Но ссорятся они из-за женщины.

— Они соревнуются из-за чести. Одному кажется бесчестным отказаться от сговоренной уже невесты, другому, — Новицкий замялся, тщательно подбирая слова… — Другому — отдать любимую женщину человеку, которого та не сможет никогда полюбить.

— А впоследствии, помирившись, начинают перекидывать ее друг другу, как военный трофей. Впрочем, что же я забегаю вперед.

— Я знаю текст Озерова. Читал его и частично слышал в одном нашем театре.

— Озерова ставят в провинции?

— Кусками, или, вернее сказать, отрывками. У нас же нет ни Семеновой, ни Яковлева.

— Он уже далеко не тот, зато она!.. Кажется лучше с каждым сезоном.

— Говорят, что с ней теперь занимается Гнедич.

Новицкий повернулся налево. Облокотившись на барьер ложи, стояли трое молодых людей, которых он уже видел накануне в салоне на Мойке. Преображенец, штатский в пенсне и смуглый, курчавый поэтический юноша. Офицер и вмешался в их разговор с Мухановой.

— Павел Александрович, рада вас видеть. Неужели же вы еще не выучили Димитрия наизусть?!

— Я пришел не к Озерову, но к Семеновой. Заглянул несколько дней назад в ее тетрадку с ролями. Вы же знаете, Гнедич расписывает ей текст, словно по нотам. Мне показалось, что одно ударение выстроено логически верно, но противоречит общему ритму. Хочу проверить свое ощущение. Знаете, там… — он оборвался. — Впрочем, я увлекся.

— Но мы рады видеть увлеченных людей. Впрочем, я хочу познакомить вас. Господа… Новицкий, Грибоедов, Катенин, Пушкин.

Все четверо наклонили головы почти одновременно. Юноша тут же выпрямился, попробовал сдвинуть каблуки с преувеличенным почтением, но неудачно. Поигрывая пальцами с ногтями длинными, словно ястребиные когти, он уставился на белый крест, который, Новицкий чувствовал не глядя, особенно выделялся в петлице черного доломана.

— Бородино? — спросил он. — Тарутино? Красное? Лейпциг?

— Шумла, — коротко ответил Сергей. Мальчик определенно ему не нравился.

— Есть такой город?

— Это в Турции, — объяснил ему штатский. — Там шла война, о которой в Петербурге почти ничего не знают.

— А существует ли то, о чем не знают здесь, в Петербурге? — задиристо вопросил Пушкин.

— Существует, — так же кратко обрезал его Новицкий. — И — очень многое.

— К примеру? — Юноша помрачнел, и глаза у него неприятно блеснули.

— Война, война, Александр! — Грибоедов положил руку ему на плечо. — Где дрался наш новый знакомый александриец. А мы с тобой — нет. Хотя, между прочим, я сам имел честь несколько месяцев носить черный мундир гусарский. Иркутского гусарского.

— Гусар гусару, — поклонился Сергей, решив не доводить дело до ссоры. — Но я вижу, господа, что и в Петербурге есть весьма многое, чего не отыщется в других городах. Замечательные поэты, великие актеры…

— Вы это о Яковлеве? — Мальчик, видимо, тоже обрадовался возможности сменить предмет разговора. — Когда он пьян, он дик, он — чудовище. Когда же трезв, напоминает нам пьяных великих. Выбирайте, каков вам более по вкусу.

— Сегодня? — спросил Сергей.

— Сегодня он стар, — успел ответить ему Катенин. — Однако замены ему я не вижу. Брянский? Может быть, но он холоден и самовлюблен.