Кавказская слава

Он спросил, не самой дорогой водки, опорожнил стаканчик одним глотком, закусил и отошел в сторону, размышляя, стоит ли повторить или же храбрость его и так поддержана должным образом. Вдруг сердце Сергея словно пропустило удар и забилось вновь учащенно. Он и не думал, что его может так взволновать вид мундира, но это был черный доломан александрийских гусар! К тому же человек в генеральском мундире был ему очень знаком.

— Ваше сиятельство! — сказал он негромко, приблизившись на вытянутую руку.

Мадатов обернулся и несколько секунд недоуменно разглядывал окликнувшего его штатского.

— Здравствуй, Новицкий! — Звучный голос, привыкший греметь в сражениях, наполнил небольшую, тесную комнату, заставляя собравшихся обернуться на звук. — Не узнал тебя в этом… извини, фраке! Давно ли в отставке?!

— С тринадцатого, как только отпустили врачи.

— Да, да. Мы как погнали французов на запад, так уж не возвращались. Так что не обессудь, после той встречи уже и не мог.

Мадатов говорил об армейском госпитале у Березины, где он навестил раненого Новицкого вечером того памятного обоим гусарам дня.

— Я понимаю. Война идет, так что же оглядываться.

— Вот-вот. А меня через два года под Лейпцигом тоже картечиной в руку. Прямо с утра, можно сказать, дело не началось. Что ж, уходить?! Перевязали, хорошо — левую. Так и дрались до темноты. А после уже в палатку. Морфию предлагали, водки, я отказался. Думаю, ослабею, так они разом выше локтя отчикают. Рычал, но смотрел. Только, говорю, попробуйте ампутировать, всех тут же покрошу саблей! Перетерпел. И еще восемь месяцев отлеживался по немецким домам.

— Как сейчас?

— В хорошую погоду и вовсе не помню. Перед дождем будто бы кто-то пощипывает внутри. Как ты?

— Спина отпустила. Нога, как и у вас, по погоде. А где же полк?

Мадатов махнул рукой:

— Остался во Франции вместе со всей бригадой. А меня выписали в Россию. Ермолов, Алексей Петрович, слыхал о таком?.. Он вытребовал меня у государя. Хочет, чтоб я помог ему в Грузии.

Последние слова он произнес с такой тщеславной, самолюбивой гордостью, что Сергею едва удалось удержать улыбку. Он постарался напомнить себе, что генерал-майору, кавалеру стольких орденов, гусару, знаменитому своей бесшабашной храбростью, не грех и похвастать своей удачей.

— Стало быть, вместе будем служить.

— Вместе? Тоже на Кавказ собираешься? Снова в строй?

Новицкий печально покачал головой:

— На коня мне, пожалуй, никак. Да и в пехотном полку я тоже не пригожусь. Буду работать в канцелярии командующего, под началом Рыхлевского.

Мадатов нахмурился.

— Бумажки перебирать? Славное занятие для гусара.

— Спасибо, что разрешили инвалиду хотя бы таким заниматься.

Князь положил Новицкому на плечо тяжелую руку:

— Извини, не подумал! Давай хоть выпьем за наш, Александрийский. За Ланского, Приовского, Пашу Бутовича, за Фому… Помнишь Чернявского? Он тогда тебя крепко выручил[31]…

— Помирать буду — вспомню! — твердо сказал Новицкий.

— То же и я. А он уже умер. Нас с тобой выручил, а мы его — не сумели. Тебя в Бухаресте, меня под Борисовом… Его на моих глазах француз заколол. Я кирасира тут же зарезал, но поздно, поздно… Пойдем, Новицкий, выпьем, а то что-то уже душа загорелась…

Таким Мадатова Сергей никогда не видел. Сколько он его знал — гренадерским поручиком, егерским капитаном, гусарским ротмистром, майором, полковником — тот никогда не слыл другом бутылки. Но, стало быть, накопилась в нем за годы войны боль, сухость души, которую он пытался унять, размочить зеленым вином.

Они выпили, потом повторили; после помянули отдельно генерала Ланского, молча, вытянувшись, словно в строю, глядя друг другу в глаза, но думая каждый свое. Потом Мадатов сказал: «Хватит!» Сергей был рад, поскольку отказывать бывшему сослуживцу, много старшему чином, он не решился, а в голове у него и так уже начал сгущаться хмельной туман. Беседовать в таком состоянии с Мухановой ему представлялось немыслимым; уехать, не попрощавшись, казалось отвратительным вдвое. Чтобы разогнать опьянение, он попробовал тут же заняться делом:

— Если не возражаете, князь, хочу попросить совета. Мне уже поручили разобраться в одной непростой ситуации. Но отсюда за горы не заглянуть, а по одним только бумажкам разобраться довольно трудно.

— Давай, давай, говори. Если знаю, конечно, скажу. А если не знаю, тогда — попробую приказать! — Мадатов, тоже захмелевший весьма заметно, громко рассмеялся незамысловатой армейской шутке.

Сергей улыбнулся, стараясь попасть в тон, и быстро заговорил:

— Дело касается майора Швецова, попавшего в плен к чеченцам. Приходилось вам слышать об этом?

Мадатов дернул себя за бакенбарду.

— Постой, постой, уж не ему ли на выкуп деньги в армии собирают? Я ведь и сам месяц назад сто рублей отдал.

— Ему, князь. Человек оказался в большом несчастье, надо его как-то выручить.

Мадатов нахмурился, огляделся и вроде бы протрезвел:

— Пойдем отсюда, Новицкий. Не терплю любопытных. Найдем место спокойнее.