Кавказские Дни. Парижские Дни.

Родственники, не стесняясь, бранили отца даже в моем присутствии. Но, странное дело, меня это не возмущало. Наоборот, я еще больше зауважала своего отца, и считала его поступок правильным. Исходящие злобой и завистью из-за наследства, дядьки обзывали моего отца разбойником, жуликом, мерзавцем. В их глазах он представал вором и интриганом. Но не только они считали себя незаслуженно обойденными. Вскоре вторая жена деда, русская женщина, обратилась с иском в суд, требуя своего права на дедово имущество. Дела стали совсем плохи. Все так запуталось и ухудшилось, что трудно было в чем-либо разобраться. Наследники грызлись меж собой, не умея найти какое-то приемлемое решение.

Никто не хотел уступать. Все завидовали друг другу. Неприязнь, подозрительность, враждебность, зависть - вот как можно было охарактеризовать отношения между родственниками. Вот так и прошли в судебных тяжбах долгие годы. Но грянула революция, и разом решила все их споры.

Одна из моих теток с мужем и тремя детьми жила по соседству с нами, в доме за высоким каменным забором. Между нашими дворами была дверь. Но не простая: она, как барометр, реагировала на накал страстей между родней. Когда отношения были нормальными, дверь оставалась открытой. Когда же они портились, запиралась с обратной стороны.

Только старшая из теток, Рена, нравилась мне. Это была женщина с непростым характером - вспыльчивая, нервозная, беспокойная. Но сердце у нее было доброе. Меня, сиротку, она жалела и относилась с нежностью. Своих детей у Рены не было. Среди сестер Рена была самой «культурной». Она наняла для себя учителя музыки, обучалась игре на фортепьяно. С большим трудом ей, наконец, удалось осилить модную в те времена мелодию вальса «Над океанскими волнами». Правда, исполняла она этот вальс неважно, постоянно сбиваясь с ритма. Пытаясь приобщиться к европейской культуре, тетя Рена бралась за чтение французских романистов. Это давалось ей с таким трудом! Отец все время посмеивался над ней, утверждая, что Рена завершила чтение «Войны и мира» за семь лет. Были у нее попытки заняться и французским языком. Наняв преподавателя, Рена стала изучать французский. Но и эта наука давалась ей с трудом: ее французский оставлял желать лучшего. Так, нарочито подчеркивая разницу между своим мужем и собой, она немедленно говорила: «Ты есть глупый». А муж, казалось, сознательно раздражал ее. Этот огромный, но очень мягкий по характеру человек был несколько глуховат. Глухота, однако, была ему на пользу. Она помогла дяде мирно уживаться с самыми деспотичными и злыми на язык родственниками жены. Случалось так, что тетя Рена, вовсе не смущаясь присутствия мужа, достаточно громко произносила:

- Несчастный думает, что я его люблю. А я его просто терпеть не могу!

Ее муж, охраняемый своей глухотой, не огорчался и чувствовал себя вполне счастливым, не слыша и половины бранных и унизительных слов в свой адрес. Потому и с отцом моим был дружен только он, в отличие от других зять-ков. А дружить с моим отцом-скандалистом было не так-то просто. Правда, иногда возникали мелкие трения, но они были несущественны. В целом, в отношениях этого дядьки с моим отцом правили мир и дружелюбность.

У младшей тетки, которая проводила с нами лето, было пятеро детей. Двое самых младших были неинтересны мне -совсем малютки. Остальные трое - нечто особенное! Самую старшую звали Гюльнар. Это была болтливая, двуличная интриганка. Кроме того, в свои двенадцать лет она вела такие разговоры о мужчинах, как будто имела в этом вопросе богатый опыт. Говоря мне о наших предстоящих отношениях с противоположным полом, Гюльнар со знанием дела поучала:

- Мужчины эгоистичны и себялюбивы. Им ничего не стоит сделать нас беременными. Воспользуются любым удобным моментом! Надо быть начеку - своего не упустят!

- Неужели все так, как ты говоришь? - поражалась я ее «опыту» и «способностям».

- Не только я говорю! Все именно так и есть! - утверждала Гюльнар. Говоря мне эти слова, она сама не упускала возможности строить глазки проходящему неподалеку садовнику. Ох уж эта Гюльнар! Она только и думала о мужчинах. А вот об учебе ей думать не хотелось. Ее беспечная мамаша не обращала внимания на ранние фантазии дочки. Отец, правда, иногда поругивал. Но это было несерьезно и длилось недолго.