Кавказские Дни. Парижские Дни.

На крошечной станции нас уже поджидали разрисованные сверкающими на солнце узорами фаэтоны и два извозчика с похожими именами - Зейнал и Зейни. Мы громко здоровались с ними. Зейнал и Зейни разглядывали нас, как заботливые отцы, радуясь тому, что мы подросли несколько с прошлой осени. Затем нас рассаживали, багаж укладывали, и фаэтоны, набирая скорость, стучали колесами, выбивая эхо из стен вдоль буровых. Зейнал и Зейни, погоняя лошадей, всю дорогу громко говорили. Фаэтон переваливал через холмы и катился по абсолютно голой степи. Мы пыхтели от жара и пыли, то и дело повторяя: «Ну и жарища! Ну и пылища!» И так два часа тряски и неудобств. Но через два часа все менялось. Хотя дорога по-прежнему оставалась неудобной, вдалеке показалась чудесная лазоревая гладь моря, которой мы любовались, еще издали с крутой степной дорожки.

Море лежало за высокими каменными стенами нашего двора - сада. За противоположными стенами была голая степь. Сады, полные благоухающих цветов, напоминали оазисы в пустыне. Было удивительно видеть столько зелени внутри каменных оград, когда вокруг лежит безводная степь.

Фаэтоны, минуя небольшие электростанции, снабжавшие электричеством наше хозяйство, хлева и загоны для скота (я их называла «бараньими квартирами»), останавливались перед красивыми лестницами нашего дома. Первые минуты после прибытия в деревню были самыми приятными. Даже цветы сперва казались гораздо больше, свежее, ароматнее. Вода же в бассейне была чище и прозрачнее. Я сразу же принималась за обход подряд: ягнят и телят, цветов и деревьев, и даже с камнями здоровалась. Как и большинству детей, все предметы казались мне одушевленными. Я верила, что деревья и цветы слышат меня и понимают. Они даже отвечали мне на своем незатейливом языке. Надо было уметь их понимать, не каждому это дано. Иногда фрейлейн Анна, заметив, что я «разговариваю» с деревом или поленом, журила меня, грозясь наказать. Меня это очень удивляло: за что же? Мне казалось несправедливым, что видимый и доступный мне мир не видят взрослые. Они просто слепы! Краски мира взрослых были более тусклыми, а явления унылыми. Иногда я сердилась на старших за их недопонимание. Но порой и жалела их: как же скучен их мир!

Все деревья в саду были моими братьями. С теми, что помоложе, я не очень ладила: они были юными и упрямыми. Деревья постарше дружили со мной и уважали меня. Играя в железную дорогу, мы с двоюродными братьями использовали листья этих деревьев в качестве железнодорожных билетов. Ветки побольше заменяли нам лошадок. А мелкие ветки использовались мальчиками для устрашения. Иногда мы плели венки из тонких и гибких веточек, водружая их на голову своему предводителю. Самое старое дерево я избрала себе в дедушки. Оно было очень величественным и мудрым. Дерево очаровало меня таинственным шелестом своей листвы, будто шепча ласковые слова. А когда я что-либо рассказывала ему, оно навостряло листья-ушки и очень внимательно слушало. Дерево было снисходительно ко мне и терпеливо.

В песке большого виноградника местами торчали серые обломки скалы. Один из самых крупных камней считался моей собственностью, и с этим вынуждены были соглашаться даже мои двоюродные братья. Когда солнце нагревало мой валун, я, лежа на нем, воображала себя на песчаном полуострове, а вокруг - море.

В винограднике была старая лоза. Сидя под ее развесистыми ветвями, я представляла себя в старинном доме. Прислонившись к стволу, рассказывала лозе, как старому другу, свои самые сокровенные тайны. А мудрая старая лоза ничему не удивлялась. Именно здесь я впервые раскурила сигарету, в тени безмолвной старушки-лозы.

Среди виноградных кустов был старый высохший колодец, к которому я часто наведывалась. Он был никому не нужен и оттого жалок и несчастен. Я представляла себе его заплаканные покрасневшие глаза и сочувствовала бедняге. Среди нагретых солнцем камней старого колодца шныряли юркие ящерицы. Они были верными подружками заброшенного колодца. Я искренне радовалась, когда количество ящериц становилось больше: значит старый колодец не одинок, друзей у него стало больше и можно быть за него спокойной.

Мои же друзья в саду встречались повсеместно. Это было и грушевое дерево, и вьюнки, и розовые кусты, и бассейн, и даже лестница. Я сама выбрала себе этих друзей и была ими довольна. В отличие от людей, они помнили добро и умели быть благородными. И я относилась к ним с нежностью и заботой.

II

Дом наш был велик и разделен на две части. В каждой части - по десять комнат. Площадку у входа мы называли «долан». Здесь даже в самые жаркие дни было прохладно -постоянный сквозняк, которого так боятся европейцы. А для нас он ровным счетом ничего не значит. Наоборот, сквозняки специально устраивались, чтоб принести в дом прохладу. Поэтому небольшие площадки - «доланы» в деревнях имелись перед каждым домом.