Кавказские новеллы

Где-то тихонько взвизгнула Мицика, но не залаяла. После того, как стих скрип шагов, установилась мёртвая тишина.

В коридоре мы столкнулись со Штефаном, каждому из нас было что сказать, и мы зашли в пустую комнату с выходом на летнюю террасу над двором.

Я рассказала о ночном походе человека и могла поклясться, что человек нёс или что-то живое, или то, что прежде было живым.

Штефан сказал, что он точно так же не мог заснуть, как и в ту ночь, когда бесновался пёс за горой, а всем приснилась графиня, подавшая каждому свой ужасный знак. И было это накануне убийства Аиды.

Быстро одевшись, мы вышли на дорогу и тут же увидели на снегу заледеневшие капли крови. Тонкая дорожка кровавых леденцов тянулась через весь спуск… к дому Давора.

После этой ночи никто не видел Давора сравнительно долгое время, чтобы цветлинцы могли оставить это без внимания.

И хотя в Цветлине строго соблюдается личная независимость человека и допускается существование личных тайн, всё же выяснение всех обстоятельств было поручено Фабиану, относительно не занятому и не очень пьющему.

Несмотря на то, что над домом Давора вился крепкий дым, этот цветлинский барометр состояния хозяина, дверь была захлопнута днем и ночью.

Фабиану оставалось пытаться проникнуть глазом в любое отверстие – сквозь щель жалюзи или окно на балконе второго этажа. Но все его старания были напрасны, пока однажды сам Давор не дал такую возможность, оставив приспущенными жалюзи.

Он сидел в холле первого этажа лицом к камину. В руках у него был лист бумаги, он явно что-то читал, возможно, написанное им же.

Эта картина сама по себе не могла удивить Цветлин, ибо Давор был почти философом, а после гибели Аиды мог стать поэтом, вторым Петраркой, чтобы вечно воспевать любимую.

Если бы эту картину не дополняло нечто удивительное: рядом с креслом сидел огромный пёс, внимательно слушал Давора и преданно смотрел ему в глаза, боясь пропустить слово. И, словно боясь, что может потерять Давора, держал лапу на его колене.

Фабиан доложил собранию любителей «belot» всё, что увидел, и мужчины приняли такое обстоятельство как право Давора побеждать своё одиночество, потому что все точно знали, что Аида была и осталась единственной возлюбленной Давора, постигшего все человеческие пути и здесь, и там, куда она ушла.

Случайно я стала свидетельницей того, как Давор, всегда стоявший на той таинственной черте, за которой останавливается время, шел на помощь другому такому же стражу, чьё безжизненное тело он принёс той же ночью.

Возможно, Давор, трагически потерявший свою любовь, был той щелью, через которую мог проникать призрак в надежде сохранить безжизненный цветлинский Принцип.

Вдвоём они смогли победить графиню, но в какой схватке пёс потерял так много крови и едва не лишился жизни, знали только эти двое. Давор выходил пса, с тех пор они были неразлучны.

Отныне эта история как продолжение истории любви Давора к Аиде будет легендой Цветлина.

Открой свое сердце

Снег шёл все дни, и уже бесполезно было с ним бороться. В последний раз мы оставили автомобиль внизу, у подножья села, потому что ни на какой скорости наверх подняться ему было не под силу.

Мы вышли, чтобы идти пешком, оглянувшись, его не увидели – накрыло снегом. Внутри осталось одинокое сердце…

Это было настоящее восхождение на гору. Но на вершине нас ждал пылавший поленьями камин, который растопил неожиданный гость. Это был Игнасио.

Его лицо смеялось в отблеске огня. В такую погоду, когда снег и сильный ветер, провода часто не выдерживают, гаснет свет.

Мы сели поближе к очагу, поставили на стол вино из виноградников Цветлина. Пришел Иво с жареной рыбой, покрытой дольками лимона.

Дым из нашей трубы созвал остальных, пришли все, нас стало много, и стол вмиг оказался накрытым для встречи Нового Года.

Рядом спала массагетская царевна, подрагивая во сне, как щенок, набегавшийся за день.

Она была единственным ребенком в новом цветлинском обществе, когда трёхлетняя уругвайская полиглотка выезжала для обновления визы в Словению.

Каждый принёс всякую мелочь и положил под елку: конфеты, шоколадки, колечко от ключей с сердечком, пустую газовую зажигалку, перо ястреба и еще массу бесполезных во взрослом мире вещей, которые утром должны были сделать её самой счастливой и богатой на свете.

Нынешняя зима в горах временами отрезала нас от мира, вероятно, для того, чтобы мы лучше ощутили самих себя.

Каждый, глядя внутрь себя, знал, через что прошёл и он, и другой. Здесь были все, кто мечтал или хотел изменить себя и свой мир. Но никто не мог знать будущего.

Когда весной я буду улетать, высоко в небе поднимусь с сиденья и направлюсь в хвост самолёта.

– Ты бежишь от своего счастья…, – скажу я.

– Никто никогда до конца не знает, что оно такое, счастье, и где оно ждёт человека, – с тяжёлой печалью ответит Лена.

Ни одна таможня не смогла бы остановить её за то, что она тайно увезет под сердцем, упорно стремясь найти утраченные черты прежней жизни там, где их уже не могло быть, и не было.