Кавказские новеллы

После столь незаинтересованного отношения к нашумевшим городским историям мне было отказано в работе в редакции. Всю последующую жизнь эта партдама будет чинить мне зло по непонятным причинам, вероятно, по моему невезению, что я вообще была знакома с Джоджром.

Много лет спустя, когда я спешила к юбилею Пушкина подарить моей родине версию кровной связи поэта с аланами, она более года препятствовала её публикации, пока не вмешался тот самый Серый, боец-с-Турханы.

Он больше не хромал, не употреблял слово “добре”, а стал уникальным по своей сути обкомовцем, который остался навечно предан друзьям детства и юности.

Потом партдаму с позором выкинули из той самой газеты, куда она закрыла мне вход, восставшие против нее молодые журналисты. А я, волею судьбы, наоборот, стала работать на родине главным редактором газеты старейшин, решительно и бесповоротно объединившей север и юг Алании.

К тому времени я буду иметь свой собственный опыт познания, что любая подлость рано или поздно, но непременно будет наказана. Я наблюдала это собственными глазами и могла говорить уверенно. Сложнее было с такими людьми, как Джоджр.

Кто он был и каков? Никто не называл его мягким именем – Александр, все предпочитали обжигать и обдирать свой язык, употребляя фамилию – Джоджров, сократив ее до имени. Возможно, это и подсказало подсознанию Марины выбрать для мести оружие жгучее, выжигающее.

Но тогда, в юности, для меня главным было то, что меня впервые обманули. Не как Марину – в личных взаимоотношениях. Меня предали – мое будущее, мои идеалы, мою любовь к профессии.

Джоджр, королевский отпрыск, стал корреспондентом Агентства печати Новости у себя на юге.

А моим прибежищем должна была стать первозданно дикая провинция Дзинага, где такой, как я, зимой в горах нужно было суметь выжить.

VI.

Мы ехали с братом, который отвозил меня к месту добровольной ссылки. Ни наши родители, ни он ничего не понимали. Первые сходили с ума от беспокойства, второй был удручен моим самопожертвованием ради этого назначения.

Почему и зачем, если я все уши прожужжала про литературу, если в Москве меня ждали маститые преподаватели поэтического мастерства.

Поэт Сергей Наровчатов посвятил мне в Литературном институте двухчасовой семинар, на котором я читала мои стихи, а потом он сказал своим студентам: понимаете, этой девочке нужна Москва, нужны все вы!

Так что же со мной случилось?

Мама была безутешна:

– В Дзинаге должны преподавать люди серьёзные, привыкшие к горным условиям. Ты обязательно опозоришься и опозоришь нас! – твердила она. – Ты осенью замёрзнешь прямо на улице, как осенний цыплёнок. Ты ещё не человек, только вздор и романтика! Глупая ты, лучше бы я тебя отпустила в Москву! – причитала она.

Папа молча курил, потому что они воспитывали меня так, что если во время колхозного сезона я появлялась у них в курортном городе Кисловодске, где в центре города была богатая старинная библиотека с читальным залом, а в кондитерской рядом роскошное пирожное, они сразу же возвращали меня в колхоз. Что всем, то и тебе, не имей привычки убегать от трудностей!

Я возвращалась в моздокский колхоз, где меня ждал суп из жирной утки и лапши. Правда, были еще горы арбузов и звёздное небо, место моих прогулок. Я ложилась на траву, а невдалеке слышался смех и песни филологинь:

О поцелуй же ты меня,
Перепетуя, в кончик носа,
Я тебя очень сильно люблю…

Все же назначение молодого советского специалиста – это государственное дело, и это следует признавать, так что, по своей сознательности, родители не могли волевым решением отменить мое назначение.

Пока они, устав от моего упрямства, оставались в недоумении, так и не решив, как быть со мной, подошёл срок. И я отправилась в путь в сопровождении брата.

В дороге он продолжал меня переубеждать, просил подумать о родителях, злился – это не по городу носиться от читалки до института, не с книжкой целыми днями валяться на диване, я должна подумать о родителях, я – зимой в горах!

Тем временем мы проехали Дигору, затем въехали в Чиколу – последний крупный пункт перед глубоким Ирафским ущельем. В отделе районного образования уже знали об обвале в горах, там погибли дорожные рабочие и их горный мастер.

Наш путь был прерван. Пока не расчистят горную дорогу от камнепада, Дзинага будет прочно отрезана от остального мира.

Тут меня стал выпрашивать директор школы, но заведующий районо посмотрел на меня и сказал:

– Нет, эта девочка в школу не пойдёт, я знаю, куда она пойдёт…

И направил меня в редакцию местной газеты. Значит, судьба – она и в Чиколе судьба, быть мне отныне журналистом.

Брат же употребил остаток времени, чтобы найти украденную из нашего города в это село невесту, сестру его друга. Оказалось совершенно невероятно, но их сад примыкал к территории редакции! Так опять был найден выход с моим проживанием в семье.

Для потомства из этого дома это была неожиданная радость – они уже сидели у меня на голове, а я раздаривала свои жёлтые и красные носки, которыми запаслась накануне в Москве.