Кавказские новеллы

Иногда, расчувствовавшись, они пели гимн, который когда-то написал влюблённый профессор, изгнанный из этих мест – влюблён он был в жену мэра.

Но гимн остался, и любители «belot» вдохновенно пели:

«Прекрасный Цветлин – мой мир и мой дом…»

Часть III Зимой в горах

«Лучше зажечь одну маленькую свечу, чем клясть темноту»

Конфуций, V в. до н. э.

Возвращение в Цветлин

В тот год Лара отбыла с певцом в Бельгию в июле, а в сентябре снова появилась у меня в Москве с ребенком на руках, в странной одежде – мужских джинсах, мужской куртке и с чужим баулом, в котором лежало «гарантное письмо» от какого-то хорвата, который подписью, заверенной нотариусом, обещал жениться на ней.

Но для этого, вероятно, как в русской народной сказке, она должна была пройти все препятствия на своем пути – в консульстве, в его родной полиции незнакомого мне Загорья и ещё Бог знает где.

Оказалось, что в Москву она приехала, по сути, зря, исполняя закон, по которому после трёх месяцев нужно пересечь границу, можно сразу туда и обратно.

Законопослушный хорват не догадался или не захотел рисковать Ларой и ребёнком, чтобы пересечь её за гораздо меньшие затраты в километре от себя – в Словению.

Нельзя было не заметить, что Лара постоянно говорила о хорвате, приютившем её. И еще я узнала об её истории с певцом, тут мы сошлись во мнении, что Лара была в большой опасности, которой избежала, благодаря Богу. И хорвату, имя которого Штефан.

Она пробыла две недели, и улетела, но теперь уже явно не в неизвестность. Вскоре она сообщила мне, что они поженились.

Не прошло и двух месяцев, как Лара вновь появилась с ребенком на руках, в ужасном состоянии ума, в котором никак не могла понять, за что её выслала полиция, если она уже стала женой хорвата. Из-за их женитьбы она пробыла там вместо трех, как положено по визе, четыре месяца, но визы у неё все равно не было.

Для новой поездки в Москву её хорват продал свой автомобиль. Это было невероятное благородство, если сравнивать с певцом.

И начались мытарства с консульством. Лара со своим гиперактивным ребенком на руках, в предзимнюю слякоть, из Ближнего Подмосковья – пешком до электрички, метро до улицы Остоженки, опять пешком до хорватского консульства в Коробейниковом переулке!

Она словно отупела от всего и ничего не могла понять, что нужно и кому нужно то, что от неё требуют. И как она может делать заново российский паспорт с новой хорватской фамилией, если её брак узаконен лишь одной страной? И где брать новые справки, если она уже отовсюду выбыла, но никуда не прибыла?

Последние деньги мы отдали переводчику, уютно устроенному в своей квартире в Филях в полном согласии с консульством, посылающим к нему на дом весь поток переводимых.

А темнеет в ноябре-декабре в Московии рано – опять метро, электричка, пешком по бывшему дачному поселку, ставшему коттеджным, где по улицам уже не ходят, а летают на иномарках, и никаких тебе тротуаров.

Сотрудники консульства подавляли своим высокомерием, глядя на вынужденное отупение загнанных людей, как на природное.

Консульство обрекло её на сидение в России в течение почти четырёх месяцев – без средств, без крыши над головой, с маленьким ребёнком на руках! Жестокость и равнодушие чиновников убивали её. Мы, россияне, привыкшие к этому, но и по всему бывшему соцлагерю законы все те же, лагерные?!

А я поняла, что Ларе нужен этот хорват. Ещё я чувствовала, что Лара уже коснулась где-то далеко, в каких-то горах, чего-то иного и страдает, не имея возможности вернуться туда.

И это что-то совсем другого свойства, не имеющего никакого отношения ни к государствам, ни к их законам, ни к их исполнителям.

Тогда я написала письмо послу Хорватии в России, в котором просила о помощи, выражала мнение, что у полиции какие-то бесчеловечные законы, наводила на мысль – уж не имеют ли они под собой на самом деле беззаконие, мешая людям воссоединиться и мучая их?

Выезд без промедления разрешили. Денег мы наскребли только на дорогу поездом, самым дешёвым, номер пятнадцать до Будапешта, в прицепном вагоне до Загреба, потому что понимали, у мужественного хорвата денег нет совсем. У нас, впрочем, тоже…

Но тут в Венгрии начали бастовать железнодорожники, и пришлось сидеть ещё месяц. И мы уже совсем нелогично подозревали во всем хорвата Штефана и его нерушимую привычку к свободе и одиночеству.

А Штефан тем временем обходил все инстанции, защищая свое право иметь именно эту жену и этого ребенка. Кроме международных проблем, он имел основную – не было денег.

В тот момент приехал молодой парень по имени Младен, из партии одиноких, который работал в Италии в той же фирме, где когда-то работал Штефан, и застал Цветлин в процессе гадания – вернётся или нет «штефанова русскиня».

Он собрал верных друзей, всех до одного женатых: Младо, Дражена, Ёжи и Ивицу, и тем же вечером они пришли к Штефану с вином и деньгами.