Кавказские новеллы

Ее мог бросить только один мужчина, но она, опять же в гордыне своей неосознанной, посягнула на целое стадо неразумных, и в том, что она обманута и покинута сразу всеми мужчинами, увидела окончательное предначертание на всю жизнь.

– Ах, сказала себе Мелисса, – их покровитель такой же, как они, не может быть, чтобы женщина была сотворена из ребра мужского, как полагают они. Женщина больше, чем мужчина, со всеми его ребрами вместе взятыми.

Так она стояла, потрясенная, пока они уходили вслед за седым красавцем, который не обратил на нее внимания ни тогда, когда ей было пятнадцать лет, ни теперь, в расцвете ее женской красоты.

Ей не пришло в голову, что тогда она была слишком молода, сейчас же он слишком стар. И она, ощущая на пересохших губах горький привкус отчаяния, осталась совершенно одна среди грязной посуды и объедков, к которым слетались птицы, и собаки со всей округи уже хрустели костями под столом.

Но оказалось, не всех забрал Святой Георгий, обронив одного под раскидистым платаном во дворе – не мог идти от выпитого арака и теперь естественно и просто спал сном сытого и утомленного дружеским застольем мужчины.

Ушел со двора Мелиссы мужской праздник, оставив этот никчемный залог или подарок, привалившийся к вековому платану и осквернявший женщину своим присутствием.

Тщательно отгородившись от всего мира и пьяницы под платаном крепкими запорами на двери, свернувшись калачиком на постели, Мелисса горько плакала, но тут кто-то тронул ее за плечо – как только он проник сюда?

– Ты Святой Георгий? – спросила она, ослепшая от слез, но с волшебной надеждой.

– Георгий, – ответил он. «Но далеко не святой» – это он подумал про себя, вспомнив, как однажды вечером, просто-напросто завалившись за чьим-то сараем, вдохновенно нес что-то в ответ на вопросы, которые вслух никто не задает, разве что наедине с собой…

Голос этот обладал тем таинственным свойством, что ей не хотелось ни тогда всматриваться, кто же скрывался за сараем, ни сейчас – за ее спиной, но хотелось излить голосу всю свою горечь и безысходность.

А тот, кто стоял за спиной, смотрел на рыдающую Мелиссу и видел перед собой не изваянную, словно статуя, а беззащитную, как ребенок, женщину.

Видно, в жизни каждой женщины наступает момент, когда какой-то мужчина для нее Бог, в его власти вытянуть ее из пропасти одиночества или столкнуть. Это-то и переваривал он в своей голове, освеженной вечерней прохладой платана. Но не только прохлада платана отрезвила его.

– Клянусь, из каждой такой статуи выглядывает испуганная девочка. Мы с тобой оба мужики, Святой Георгий, и наши шутки одинаково скверны. Взять хотя бы тебя… Какой болван из твоей компании придумал, что из наших ребер рождены эти создания? Тогда бы один из моих друзей иначе распорядился своими ребрами, шесть из которых он потерял в пьяной автомобильной гонке. А ты, Святой Георгий, был в тот момент не могущественнее уличного регулировщика.

– И кому из нас двоих, брат, быть святым для этой женщины, решать мне, – так закончил Георгий свой внутренний монолог над рыдающей Мелиссой.

А она, жаждавшая чьих-то наставлений, готова была принять их послушно и в этот раз. И если нужно было напоить его водой, а потом постелить постель, как подсказал ей он, то она тут же сделала это, потому что Святому Георгию видней, как должна поступить однажды женщина, хотя он и покровительствует мужчинам. Иногда мужчина и женщина – половинки одного и того же, значит, он простер свое покровительство и над нею.

Так Мелисса в ту ночь обрела покровительство Георгия, а был ли он святым, или стал им, этого никто не узнал.

Да и важно ли это, если утром Мелисса вышла, желая вобрать как можно больше солнца, чтобы вечером отдать его любимому?!

1985 г.

Из Стамбула в Константинополь Из цикла «Мои девяностые…»

По дороге из Владикавказа в Анкару – самолётом до Стамбула – мы чувствовали некоторую отчуждённость от рыночного авангарда нашей страны – «шоп-туристов». Приземлившись в стамбульском аэропорту, вместо того, чтобы проехать в центр города в автобусе, специально поданном к рейсу, мы поспешили отмежеваться от мешочников, сели в такси и приехали туда же, выбросив деньги на ветер.

С нас уже содрали на нашей родине за авиабилеты, как с иностранцев, притом, что мы взяли валюту в долг для поездки на Хельсинскую Ассамблею, чтобы встретиться со своими оппонентами – грузинскими участниками.

Нам следовало переговорить с грузинскими правозащитниками, выезжавшими на все международные конгрессы, об их родине, взявшей вместе с курсом вон из России тактику сжигания и изгнания в начале 90-х годов осетин с места их древнего проживания.

Чтобы Грузия не могла говорить на всех представительных форумах, что это, оказывается, её обижала наша маленькая, и вправду мужественная часть родины, разделенной властью большевиков на две части.