Парень лежал на койке, пристегнутый наручниками, около него никто не дежурил. Под глазами у него наливались синяки – симптом сотрясения мозга.
– Ас саламу алейкум… – сказал Аслан.
Ответа не было
– Ас саламу алейкум. Тебя не учили давать салам людям?
Ответа снова не было.
– Ты дагестанец? Из какого ты рода?
Молчание.
– Выйдите все, – приказал Аслан.
Когда все вышли – он взял стул и сел рядом.
– Ты знаешь русский?
…
– Я аварец. Не знаю, какого ты народа, но русский ты знаешь, и потому буду говорить с тобой на русском. Хочешь, я расскажу про свою мечту?
…
– Я родился и вырос на этой земле, и я сын своего народа. Но так получилось, что моя мать была русской. Мой отец женился на ней против воли своего отца и рода, и все об этом знали. Тебе это знакомо?
…
– Из-за этого многие считали меня не совсем дагестанцем, неправильным дагестанцем, изгоем. Но это не мешало мне любить эти горы и это море больше некоторых других, тех, кто считает, что они настоящие дагестанцы, а других как будто бы не Аллах Всевышний создал. Знаешь… летом я не раз ездил в горы к родственникам, и мне там нравилось. Представь себе, как бывает, когда облако садится на гору. Ты как будто в вате… в мокрой вате… ничего не видно, смешно и страшно. Мы – счастливые люди. Мы можем касаться руками облаков – значит, мы живем где-то совсем рядом с небом…
…
– Я учился и здесь, и в России, и в Европе, я неоднократно ездил в Европу, я видел, как там живут люди, и мог сравнивать. Я ездил по странам и видел, что люди живут совсем по-другому и при этом – живут намного лучше нас. Я пытался понять, почему так. Ведь многие из нас искренне верят в Аллаха Всевышнего, а он не дает нам ни успешного торга, ни преуспеяния, ничего – так почему же так, а?
– Потому что вы все находитесь под гневом Аллаха, – процедил парень.
– Под гневом Аллаха? А почему?
…
– Мы находимся не под гневом Аллаха, а под гнетом собственной глупости и отсталости. Так, как мы, больше никто уже не живет. У нас каждый знает, кто чей родственник, и относится к людям в зависимости от этого – а не от того, какой человек есть. У нас если кто-то приезжает с деньгами – все думают, как урвать, а не как помочь организовать бизнес. Мы гордимся, что мы единый народ – но на деле только угрозы заставляют нас быть честными друг с другом, мы готовы кидать друг друга, что по мелочам, что по-крупному.
…
– Но меня больше интересуешь ты. Знаешь, кто я?
…
– Я был правозащитником. Когда вы уходили в лес, когда вас ловили, избивали до черноты, пытали – я помогал вам. Как мог. Я в чем-то понимал вас… Дагестан никогда сам не определял свою судьбу. И все те болезни, какие были в России, они были и у нас вместе со своими собственными. Вы сражались против несправедливости… я тоже видел эту несправедливость, и сражался с ней, правда, по-своему. Это было не так давно – но теперь все переменилось, верно?
…
– Теперь Дагестан независим. Ты не знаешь, как теперь называется Дагестан?
…
– Исламская Республика Дагестан.
На самом деле Аслан был против и этого, он был за название «Демократическая Республика Дагестан». Другие предлагали название Исламское государство (вилайет) Дагестан. Но были и те, кто был против, потому что с таким названием не получить помощи от ЕС. А отказаться от названия «Исламское» – значит восстановить против себя религиозную часть населения и мулл, утратить часть и без того скудных инструментов контроля над ситуацией. Сошлись на «Исламская Республика Дагестан», хотя все понимали, что это оксюморон. Ислам и демократия несовместимы в принципе, потому что, как метко сказал один ближневосточный шейх, Аллаха не выбирают, Аллаху подчиняются. На родине этого шейха уже грохотала несколько лет гражданская война, унесшая к этому времени больше ста тысяч жизней…
Короче говоря, каждый видел в Дагестане свое, и это распространялось не только на название…
– Ответь мне, против кого ты воюешь? Ты воюешь против собственного народа?
И тогда задержанный заговорил, размеренно, обдуманно и страшно: