Казачья доля: воля-неволя

В расположение Второго казачьего полка из станицы Млынской выезжала сотня казаков, которые призывались на казачью службу впервые. Сопровождали их офицер, вахмистр и два урядника, одним из которых был урядник Василий Бабкин, с некоторых пор родственник семьи Гречко, а значит и молодого казака Семена Гречко.

Провожали Василия вначале свекор со свекровью, благословляли иконой. А потом уже Люба, которую Василий довез, посадив впереди себя на коня.

Василий обменивался со всеми приветствиями, выслушивал приказания старших, пока не раздалась эта самая команда: «Прощайтесь!»

А Василий, попрощавшись с Любой, был уже на службе, бдительно надзирая за казаками: правильно ли те себя ведут?

Звеньями, по три казака в конном строю, сотня поехала вокруг церкви. Станичники смотрели на будущих воинов с одобрением: так у них было все ладно, так крепко сидели в седле, что у тех, кто оставался, не было сомнения: лучшего войска и не найти.

Когда сотня, объехав церковь, остановилась у церковных ворот, чтобы в последний раз перекреститься, в церкви ударили «сполох», и раздалась команда:

– Сотня, наметом, с гиком, ма-арш!

На мгновение наступила тишина, и почти тут же сотня сорвалась с места, казаки засвистели и заулюлюкали, помчались к выезду из станицы. Вскоре только пыль вилась по дороге.

Но бывалые казаки знали, что это не все «прощание». Версты через три казаки останавливались, подправляли подпруги и уже, не спеша, шли на рысях к тому месту, где их ждал заранее отправленный обоз с фуражом.

Длить расставание не считали нужным. Долгие проводы – лишние слезы, а вот теперь можно было расслабиться. Покормить коней и выпить в кругу друзей вторую чарку: закурганную. И поесть, как следует на дорогу.

Глава двадцать вторая

Она шла домой. Да, у Любы теперь другой дом. Когда провожали ее подружки в замужнюю жизнь, пели:

А там гора камяныстая,

А свекруха норовыстая.

Вона мэне норова покаже.

Вона мэне правдоньки нэ скаже.

Вот так, одних песен наслушаешься, и покажется, что хороших свекровей на земле и не существует.

Но оказалось, что и здесь Любе повезло. Может, у подружек ее свекрови и были «норовистыми», а у Любы – нет. И свекор. Может, потом что-то изменится, но Люба прожила в семье Бабкиных уже два месяца, а ни от кого из родителей Василия слова плохого не услышала. Все Любонька да Любонька. Может, потому, что у родителей Василия были только сыновья? И так случилось, что те с невестками жили в своих собственных домах, младший брат Кузьма учился в кадетском корпусе в Екатеринодаре, и с родителями оставался только Василий. Люба, самая молоденькая из невесток, вызывала у свекра со свекровью горячую симпатию, и они старались наперебой жалеть младшую невестку.

На большие хозяйственные работы приезжали сыновья, помогали родителям, забегали невестки – помочь свекрови, так что Любу старики кохали, как неродившуюся у них дочь.

Люба могла бы уходить с другими станичниками, поехать обратно на телеге с отцом, но ей захотелось побыть одной. Потому она свернула в боковую улочку и пошла, соображая, как ей теперь жить?

То есть, она прожила замужнею жизнью совсем немного и не знала, будут ли от этого какие-нибудь последствия? Никаких изменений в себе она не чувствовала, но, может, беременность и не дает почувствовать себя сразу?

Она прошла уже достаточно много, но потом вдруг вспомнила почти полумертвую мать, которая держалась прямо из последних сил. В руке Михаил Андреевич держал пузырек с настоем валерианы, взятом не иначе в ящике с лекарствами самой Зои Григорьевны.

В конце концов, Михаил Андреевич решил не пускать жену на площадь, но сам все-таки поехал на линейке с Гришей, и на обратном пути хотел подвезти до дома Любу, но та вдруг куда-то делась.

А Люба вдруг перешла на другую сторону и свернула совсем не в ту улицу, которая вела к дому свекров.

Она пошла к дому родителей, потому что отсутствие матери на площади беспокоило ее. Все-таки неладно было у матери со здоровьем. Может, попробовать, повезти ее к Ёсичу? Чего вдруг она вспомнила о враче, к которому никто из Гречко никогда не обращался, если не считать Семена с его порванной волком ногой? Мама всегда лечила их всех, но никто и никогда не лечил маму.

А Семен был уже далеко от родительского дома.

Казаки нарочно выехали рано: они должны были к вечеру попасть в Екатеринодар, где комплектовался казачий полк. Можно было бы не спешить, остановиться на ночлег в Старо-Петровской, но Бабкин, посоветовавшись с другим урядником Ярославом Дейнекой, решили: ехать марш-маршем, чтобы хоть и к ночи, но уже быть на месте. Лишний привал казака только расслабляет.

Подготовленность казачьего полка принимала целая комиссия во главе с наказным атаманом и его заместителями.

Их волю исполняли урядники. Они гоняли одного казака за другим и время от времени кричали:

– Куда с места в карьер? Хочешь коня изуродовать? Али ты конокрад какой, тебе на этом коне служить и служить!

Или:

– Как сидишь? Как ноги держишь? Ты казак или кто! Ногами не болтай…