Казачья серьга

«Пригрелся пышный август…»

Пригрелся пышный август
На солнышке Господнем.
Рябит в макушке сада
Цветная мишура.
Как славно, что не завтра
И точно – не сегодня
На легкой бричке лето
Не съедет со двора!

И то – еще вкрутую

Не сварен куст калины,
Арбузный ус казацкий
Повял, но не зачах.
И ласточки впервые
Устроили смотрины
В своих старинных фраках
На вислых проводах.

И тыква пьяной бабой

Сопит на жирной грядке,
И дыни, как телушки,
Готовы на убой.
А я опять сбираю
Потешные манатки.
А мне опять куда-то
Вдогонку за судьбой.

Немереные версты.

Дороги без возврата:
Душа то жаром пышет.
То сусликом скулит…
Ну что ж, оставим лето —
Оно не виновато —
Подремывать в покое.
Как Бог ему велит!

«Столько неба, столько сини…»

Столько неба, столько сини
Не встречал ни разу.
Прискакал на хворостине
Вечер синеглазый.

И за тучею зеленой

Ветреной осоки
Грезит, в лилию влюбленный,
Омут синеокий.

Меж мизинцев чистотела

С грустью неземною
Паутина прозвенела
Синею струною.

Голубой околыш крыши,

Ставенки рябые,
В материнских сенцах мыши
Шарят – голубые.

Мне в любом житейском гаме,

Стыни и тумане
Смотрят в душу васильками
Сродичи-селяне.

Нам обеты и победы

Не дороже хлеба.
Мы у жизни привереды —
Не меняем неба!

«Ни гостя, ни жены…»

Ни гостя, ни жены…
Сверчок терзает гусли.
Давно мои штаны
На лыжах оскорузли.

Зато легко зевать

И упиваться трелью.
Но поминай как звать
Причинное веселье.

У матушки крыльцо

С печали криворото.
Укромное сенцо
Припасено с болота.

По осени бог весть

Доколе пахтать глину,
Осталось лишь засесть
Молчком за писанину.

Да из отпетых слов,

Как из дырявых рубищ,
Ни истины, ни дров,
Ни мыслей не нарубишь…

«Чертов век просвистел…»

Чертов век просвистел.
Ныне в страхе и ужасе топчется.
Что страну поджидает —
Колея ли, ухабы, стезя?
У деревни работу
Увели на здоровое общество,
Но простую работу
У деревни отнять нельзя.

А деревня у общества

Растащила комбайны и сверла,
Развела кабанов
И поля с колорадским жуком.
Только масть никому из деревни
Дуром не поперла
И достаток любой достается
Крестьянским горбом.

Ей грозят то кнутом,

То духовной стращают эрозией,
За терпенье винят
Одичалой ее же виной.
А она отвечает
Бурьяном и распутной амброзией
Или пуще того —
Ядовитой какой беленой.

Доживает деревня

Свой век заскорузлый до краешка.
Как ей черт насулил,
Как ей Бог за грехи указал…
Я прощаюсь навек,
Золотая моя золотаюшка,
Ты прости дурака,
Что с тобою судьбу не связал!

«Хотел бы я стать цыганом…»