Казачий адмирал (СИ)

В проливе нас ждал приятный сюрприз — караван из десяти галер. Мы подошли со стороны открытого моря, откуда нас не ждали. Сторожевой пост заметил нас и зажег сигнальный костер, когда наша флотилия уже входила в пролив. Наверное, приняли парусники за мирные торговые суда, а низко сидящие чайки, идущие на веслах, чтобы быть неприметнее, не сразу разглядели. Турецкий караван если и заметил медленно подрастающий столб белого дыма на холме на северном берегу Босфора, то не придал ему значения. Мы встретились на последнем прямом отрезке перед выходом в Черное море. Впереди шла на веслах против ветра военная баштарда с двухвостым бунчуком, закрепленным на фок-мачте. Видимо, чиновник недавно получил свой пост и поспешил похвастаться. За баштардой гребли восемь торговых галер, нагруженных основательно. Замыкала строй военная кадирга.

Я посигналил шхунам, чтобы одна присоединялась к нападению моей на баштарду, а вторая атаковала кадиргу. Чайки займутся торговыми галерами, которые ниже военных, хуже вооружены и экипажи меньше.

На баштарде догадались, с кем им подфартило встретиться. На форкастле появились комендоры, начали вынимать пробки из стволов пушек: одной калибром не менее сорока восьми фунтов и двух тридцатишестифунтовок. Обычно турки выходят в море с заряженными орудиями. До баштарды было около трех кабельтовых, и расстояние быстро сокращалось.

— Кулеврины, огонь! — приказал я.

Погонные пушки выбросили картечь и облака черного дыма. Когда дым рассеялся, я заметил, что мы не сильно помешали турецким комендорам. Они уже стояли с дымящими фитилями, ожидая, когда баштарда повернется носом в нашу сторону. Прицеливание пока что производится поворотом всего судна. В это время прогремели выстрелы кулеврин второй шхуны, которая была справа от нас и почти на траверзе. Дым ее погонных орудий не мешал мне увидеть, как турок словно бы сдуло с форкастля. Их грозные пушки так и не выстрелили. Дистанция сократилась до кабельтова, и загремели выстрелы наших ручниц.

На баштарде опустили весла обоих бортов в воду. Так обычно делают, когда хотят погасить скорость медленно. Иначе бы начали грести в обратную сторону. Баштарда, теряя скорость, продолжала двигаться прежним курсом. Я так и не понял, для чего был нужен этот маневр, что собирался предпринять турецкий капитан. Подождать, пока разбежавшиеся комендоры вернутся к пушкам и выстрелят? Остальные галеры поступили вполне разумно — после первого же залпа начали разворачиваться, чтобы лечь на обратный курс, удрать в бухту Золотой Рог.

Моя шхуна, ломая весла правого борта, прижалась к баштарде. Полетели «кошки», несколько казаков уцепились за фальшборт галеры баграми. Наша скорость была все еще высока, поэтому казакам пришлось выпустить багры, но «кошки» свое дело сделали. Нос шхуны прошел дальше ахтеркастля всего метров на пять, после чего она перестала двигаться вперед, но продолжила под почти не умолкающий грохот выстрелов из ручниц прижиматься к борту вражеского судна, чему мешали его весла. К противоположному борту баштарды мостилась вторая шхуна под командованием Петра Подковы. Он проскочил ее почти на полборта, но сразу прижался к кормовой части, благодаря чему с десяток казаков перепрыгнули на вражеское судно.

Турки почти не сопротивлялись. Надо быть очень подготовленным бойцом, чтобы в любой момент быть готовым к бою. Если между сражениями большие паузы, а то и вовсе не имеешь боевого опыта, требуется время, чтобы переключиться. У турок, видимо, его оказалось недостаточно. Зато закон самосохранения у некоторых сработал отменно. Сперва один матрос сиганул за борт и поплыл к берегу, потом сразу несколько. Преодолеть им надо было пару кабельтовых. Пловцы все, вроде бы, хорошие. Чайки пролетели мимо них, не обращая внимание. У казаков цели поважнее. Да и принято у них уважать противника, который борется за свою жизнь, свободу, кто не сдается.

На баштарде сдались в плен почти три сотни членов экипажа. Это не считая две с половиной сотни гребцов-рабов. Обладатель двухвостого бунчука погиб от казацкой пули, попавшей в лицо. Он лежал на палубе перед ахтеркастлем в луже поблескивающей на солнце крови. Наверное, калибр пули был миллиметров двадцать пять, потому что лицо, да и всю голову порядком разворотило. Череп не разлетелся на куски, благодаря испанскому шлему-мориону, покрытому черным лаком и золотой насечкой в виде завитушчатого растительного узора. Скорее всего, шлем трофейный. Кто-то из предков капитана, а может, и он сам, захватил шлем у испанского офицера. И новому владельцу трофей накликал смерть.

— Пан черкас, разреши обратиться шелудивому псу, твоему рабу! — упал передо мной на колени один из пленников, судя по безволосому лицу, евнух, который был без головного убора, в длинной красной рубахе на выпуск и темно-красных шароварах и босой.