Казачий адмирал (СИ)

Второй флейт, понаблюдав, как быстро мы захватили его сотоварища, решил не геройствовать. Совершив поворот фордевинд и поставив все паруса, он устремился в сторону пролива Босфор, надеясь получить там помощь от патрульных галер. Шел резво для судов такого размера. Флейт — удачный голландский проект. Недаром я учил голландцев кораблестроению. Но моя шхуна изготовлена с использованием достижений корабелов всех народов и времен до начала двадцать первого века, и она в балласте, благодаря чему ее скорость примерно на узел больше. Через час с небольшим мы сближаемся на дистанцию около кабельтова.

Я перехожу на полубак, чтобы лучше оценивать ситуацию. Занимаю позицию между двумя кулевринами, слева от бушприта, потому что идем левым галсом. На корме флейта стоит капитан — двадцатипятилетний блондин с непокрытой головой. У него длинные волосы и борода. Одет в черно-зеленый дуплет, лишившийся «крылышек» за время моего перемещения между эпохами и застегнутый на крючки только до грудины, чтобы выше в треугольном вырезе была видна белая рубаха, и зеленые штаны до колена, широкие, но уже не тыквы, а, скорее, баклажаны. Он тоже без доспехов и оружия. Наверняка не пользуется доверием и, следовательно, находится на флейте не по своей воле. Руки держит за спиной. Смотрит в сторону шхуны спокойно, как на что-то, не представляющее никакой угрозы и не очень интересное, но больше ведь не на что положить взгляд.

Я складываю руки у рта рупором и кричу на голландском языке:

— Сдавайся! Я отпущу тебя, уедешь в Нидерланды!

Капитан вздрагивает, будто мои слова хлестнули его. После короткого осмысления услышанного, он разводит руки в стороны, давая понять, что решение о сдаче принимает другой человек.

Я машу рукой, чтобы он ушел с кормы, не подставлялся. Мои жесты доходят не сразу. Голландец кивает и спускается со шканцев.

— Огонь! — командую я комендорам кулеврин.

Орудия заряжены книппелями, изготовленными по моему заказу. Казаки о существовании такого боеприпаса не знали раньше. На суше книппеля были ни к чему, а на море казаки редко гонялись за парусными торговыми судами. Это будет их первое знакомство с поражающим действием двух половинок, соединенных цепочкой. Вырвавшиеся из стволов клубы черного дыма не дают нам увидеть полет книппелей и их попадание в цель. Мы замечаем только, как с бизань-мачты падает рю с латинским парусом, а в гроте появляется косая прореха, которая быстро расползается, став похожей на осьминога, поджавшего часть щупалец. Дистанция между судами начинает сокращаться быстрее.

На шканцы флейта выбегает турок в шлеме-мисюрке и кирасе, в верхней части которой нанесены золотом то ли узоры-завитушки, то ли, что скорее, надпись на арабском языке, что-нибудь из Корана. В правой руке у турка ятаган, хотя отлично знает, что до рукопашной еще далеко. Малоазиатский менталитет — перед сдачей надо как можно больше раздуть щеки. Что турок и проделывает: размахивая в воздухе ятаганом, кричит проклятия в адрес неверных собак и прочие приятные его сердцу сравнения.

Когда он выдыхается, я кричу на турецком языке:

— Сдавайся! Неверная собака отпустит тебя за выкуп!

— А какой ты хочешь выкуп? — сразу перейдя на деловой тон, интересуется турок.

— Не больше, чем ты сможешь заплатить! — отвечаю я, давая ему шанс на торг.

Для многих жителей Малой и Средней Азии сам процесс торга настолько увлекателен, что порой забывают, ради чего начали его. Хобби у них такое. Турку явно захотелось побыстрее заняться этим интересным процессом. Тем более, что между судами уже было меньше кабельтова и кулеврины вновь заряжены. Дальнейшая оттяжка решения могла закончиться печально. Турок развернулся и крикнул своим подчиненным, чтобы убрали паруса.

Глава 43

Находящаяся под моим командованием флотилия расположилась на рейде Гезлёва. Шхуна и флейты стоят на якорях, а чайки ошвартованы к их бортам. Большая часть казаков с чаек перебрались на парусники, где просторнее, не надо спать, сидя и скорчившись. Одна чайка ошвартована к правому борту шхуны, на которой заделали повреждения, нанесенные ядрами флейта. Ни одно ядро так и не сумело преодолеть все три слоя мореного дуба. Четыре застряли в первых двух слоях, напоминая нарывы, покрытые ржавчиной. Остальные отскочили, повредив только внешний слой. Казаки выковыряли вражеские ядра и из принципа утопили. Повреждения заделали кусками запасных досок, законопатили и щедро залили смолой.

— Крепкий ты дуб смастерил! — сделал вывод сотник Безухий.

Исходя из материала, пошедшего на постройку шхуны, казаки называли ее дубом или дубком. Незнакомое и непривычное слово шхуна пока не прижилось.