Казачий адмирал

Оксана хотела еще что-то рассказать, но я делал вид, что слишком занят обуванием башмаков. Спешить было некуда. Лодок на судне нет. На берег можно попасть только на самой тартане, а она, в чем я был уверен, все еще стоит на якоре. Кстати якорь — это чугунная дуга с заостренными концами, похожая на простенький лук, только намного толще, и дубовый шток, к которому прикреплен толстый пеньковый канат. К чугунной части привязан линь с поплавком, чтобы не потерять якорь, если канат порвется.

Вопреки моему приказу, на палубы были не только все мужчины, но и много женщин. Первые кучковались в носовой части судна, подальше от капитанской каюты, вторые — в кормовой, поближе к ней. Казаки сидели и стояли, образовывая неправильный круг, и все еще спорили. Решали, кто будет командиром. Вопрос для них предельно сложный, потому что где два украинца, там три гетмана. Завидев меня, замолчали.

— Мне сказали, что вы собираетесь по суше пойти, бросив здесь женщин и детей, — говорю я и окидываю их взглядом, стараясь угадать, все ли поддерживают это предложение?

Я уже привык, что женщин и детей, особенно чужих, за людей не считают. Чаще всего этим страдают рыцари и прочие благородные вояки.

— С ними мы не прорвемся, — ответил за всех Матвей Смогулецкий, младший сын быдгощского старосты, который, по его словам, оказался у казаков, чтобы овладеть «лыцарским боем».

Младшие сыновья богатых и бедные шляхтичи отправляются в Запорожскую Сечь, чтобы набраться боевого опыта. После этого их берут на незначительные посты в королевскую администрацию или в личную гвардию богатых вельмож. Усы у Матвея Смогулецкого были с острыми концами и не свисали книзу, и не были заправлены за уши, как у большинства казаков, а боевито торчали в стороны. Телом не очень крепок, но гибок. Держится с гонором. К моему удивлению, ему это прощают. Наверное, за то, что, как говорил мне Петро Подкова, в бою дерзок до безрассудства. Вот только непонятно, как такой дерзкий в плен попал?!

— Тогда они опять в рабстве у мусульман окажутся, — напоминаю я.

— Может, и не окажутся. Мы быстро доберемся до Сечи и вернемся с подмогой, — сообщает младший сын быдгощского старосты.

— Уверен, что не успеете, турки быстрее их обнаружат, — предполагаю я. — Так зачем добру пропадать?! Давайте продадим их туркам, — предлагаю как бы всерьез и, заметив, что мое предложение кое-кому нравится, заканчиваю еще серьезней: — Если уж быть Иудой, то за тридцать серебряников.

Сравнение с библейским героем заставляет смутиться нынешних, но не всех.

— Вам никто не говорил, что на корабле только один командир — капитан, и все выполняют его приказы? — продолжаю я.

— Нам чужие законы не указ! — возражает Матвей Смогулецкий, которому очень хочется покомандовать и которого, как я понял, смутить трудно.

— Но и в чужой монастырь со своим уставом не лезут. Вы, видать, не знаете, но на флоте принято, что капитан на корабле — второй после бога, — ставлю их в известность. — Так что, пока не доберемся до Сечи, будете выполнять мои приказы.

— А если откажемся?! — задал Матвей Смогулецкий с издевкой вопрос и окинул взглядом казаков, приглашая повеселиться вместе с ним.

— Кто откажется, тот выходит с саблей против меня, — предложил я. — Если останется жив, будет командовать.

Матвей Смогулецкий продолжает кривить губы в презрительной ухмылке, но задора в глазах уже нет. Видимо, не ожидал, что я попру буром на таких крутых пацанов. Сын старосты понятия не имеет, насколько хорошо я владею саблей, а проверить во время поединка не готов. Видимо, дерзость в плену подпрела.

— Братцы, человек он знатный, боярский сын, к тому же, нас из неволи вызволил, — ему и командовать, — разряжая обстановку, предлагает Петро Подкова.

Поскольку никто из них не хочет, чтобы атаманом был такой же простой казак, как он сам, соглашаются подчиняться мне.

— Не прорвемся мы в одиночку мимо Аслан-города! — уже поняв, что проиграл, произносит Матвей Смогулецкий.

— Попытаться все равно надо. Получится — хорошо, нет — степью пойдем, — говорю я и добавляю любимую поговорку Лаврентия Берии: — Попытка — не пытка.

Поговорка пришлась казакам по душе.

— Стоять здесь будем до середины ночи, — информирую я. — Чем бездельничать, вы бы лучше сети поставили и сплавали на остров за сухим тростником, чтобы ночью было на чем рыбу отварить.

Днем дым костра выдаст нас, а ночью, даже если турки заметят огонь, побоятся проверять, кто его разжег, будут ждать до рассвета.

Как понимаю, дурные мысли у них родились от безделья. Появилось занятие — и сразу забыли о своем плане идти по суше. Часть занялась сетью, а остальные, сняв шаровары, но оставшись в рубахах, отправились вплавь на остров. Впрочем, переплыть надо было всего метров десять. Дальше начиналось мелководье.

— Тут раки есть! — радостно сообщил один из казаков, отправившихся на остров, и продемонстрировал темно-зеленого членистоногого длиной сантиметров двадцать.