Отец Борис же, напротив, Султана сфотографировал в одну секунду,
— Не узнаешь, Султан? в/ч 88 840…
— Сержант Майданов? Замкомвзвода?
— Вижу, признал ты меня, наконец.
Посидели с минуту молча. Султан даже как то занервничал, что вообще для него было несвойственно. Достал сигареты, машинально предложил отцу Борису. Тот только покачал головой ни слова не говоря.
— Ты в восемьдесят четвертом по весне на дембель пошел?
— А тебе тогда еще пол-года оставалось, — ответил батюшка, и Кольке Демьяненко — корешку моему…
— Кольку в Союз «тюльпаном» послали. Нас в июне в дело запустили. Начальству тогда под Кандагаром активное развитие успеха понадобилось. Из взвода нашего еще и Гошу Маргеналашвили тогда и Леху Сайкина…
— Я знаю. Я в областной совет ветеранов теперь вхожу. Почетным заместителем председателя…
— Понятно.
— А ты теперь с женщинами воюешь, десантник?
Султан насупился. Бросил сигарету и принялся длинными пальцами ощупывать жесткие рыжие волосы моджахедовской своей бороденки.
— Нет, Борис, я не воюю с женщинами. Да и не десантник я теперь… В моей Ичкерии нет вэ-де-ве… Это у вас — у русских есть и самолеты и вертолеты.
— А там, в Афгане, ты был десантником?
— Там?
Султан замолчал. Махнул раздраженно весельчаку Махмуду — «выйди, оставь нас»…
— Это было там. — Он сделал ударение на последнем слове, — Было и прошло. А теперь у нас наша нынешняя реальность. Нету больше ни СССР, ни Афгана, ни десантуры…
— Нет, неправда твоя, есть десантура, — спокойным алтарным своим басом пророкотал отец Борис, — и десантура с женщинами не воюет.
— Ты меня, замкомвзвод, на жалость не разводи! Да и не замкомвзвод ты мне теперь. На тебе вон — и одежда поповская. Где твой камуфляж да кроссовки? Нет больше десантуры, и страны той нет. И я теперь воюю за свою собственную страну — против вас. Против русских. И мой тебе совет — уходи по добру — по здорову, пока мои ребята тебя сгоряча как барана не прирезали…
Отец Борис ясными голубыми глазами своими посмотрел из под светлых бровей,
— А я и пришел себя предложить в залог… Вместо женщин. По крайней мере — вместо беременных и тех что с грудными. Отпусти их Султан, если в тебе осталась хоть капля чести. А со мной — что хотите.
Султан от нервов весь зачесался, запуская пальцы то в рыжую бородку, то за воротник камуфляжа,
— Ты меня на жалость не разводи! Что было — то прошло. У меня теперь другая честь. Была раньше десантная, а теперь ичкерская честь у меня… И с десантурой вашего Батова я теперь воюю.
— Женщин то все равно — отпусти. Меня возьми, а женщин с детьми — отпусти.
Султан вдруг длинно выругался по — матерному. Забористо, смачно.
— Ну что ты пришел, Борис? Пришел бы ты в другой раз…
— И что? Ты бы выпил со мной? Тебе ж ислам не велит!
Султан достал из одного из многочисленных своих нагрудных карманчиков бронежилета черные светозащитные очки. Кликнул Махмуда.
— Позови главврача. Заманскую эту. Софью Давыдовну. Пусть собирает этих…
Он запнулся на слове «женщин», мягко с характерным акцентом выговаривая начальный слог…
— Женщин из родильного отделения пускай выводит. Свяжись с Батовым, чтобы не стрелял. Мы здесь еще долго сидеть будем. Пока Ельцин телевидения обещанного из Москвы не пришлет… И ты, Борис с ними уходи.
— Нет, останусь я у тебя. Потому как много у тебя еще больных здесь. А покуда люди русские православные здесь в плену у тебя, и я с ними останусь. Но за беременных и тех что с грудными — спасибо.
Телевидение потом показало, как двадцать женщин из родильного отделения выходили с грудными из больницы. Под белым флагом из простыни. И дикторы сказали, что это премьер Черномордин с бандитами договорился.
Маринка смотрела это по НТВ. По спутниковой антенне. И гостивший в ту неделю у матери — у миссис Самюэль ее сын Генри, сочувственно цокал языком, -
— Это ужасно! Это ужасно! Как вы должно быть счастливы, что уехали оттуда!
А Маринка наоборот. В последнее время стала выписывать всю английскую литературу по практическому садоводству. И принялась прикупать садовый инструмент — ножницы, секаторы, маленькие ручные опрыскиватели. В Кроули в филиале универмага Маркс есть большой отдел товаров для садоводов-любителей.
Потому как папа незадолго перед смертью все жаловался, что вредители — тля, шелкопряд… совсем замучили бедные вишенки.
И Маринка решила, что скоро поедет туда. В Новочеркесск. В Россию.
Приводить свой сад в порядок.
Конец первой книги.
Казачка
Cossack — woman
Казачка
Cossack — woman
Книга вторая
Маринкины сны
1.
Марина часто видела сны. В детстве так бывало, что даже боялась ложиться спать, вдруг увидит там… Кобу…
Откуда она его взяла, в каком кино подсмотрела — никто из родных так и не сподобился узнать. Но с трех еще годочков, бочком, бочком обходя некоторые в их саду места, она все приговаривала, — Коба… Здесь Коба живет. И когда родители спрашивали ее недоуменно, — кто такой Коба, — она округляла глазки, растопыривала пальчики и пытаясь придать своему ангельскому голоску страшные басовые нотки, гудела, — У-у-у! Это такой страшный Коба…