Казачка. Книга 1. Марина (СИ)

А там уже отъелся — отоспался. На квартире у старого друга- подельника Арама Гурамовича Потаринишвили.

Арам и денег дал на дорогу, и паспорт грузинский с греческой визой сделал. За свой процент. Но уже не за такой, как у Султана. И надо же такое сказать про хохла, что где он пройдет — еврею делать нечего!

Но потом, уже на пароходе, когда впереди показался Босфор, до Димы дошло…

А ведь и правда!

Корнелюк то — хохол его, Димку с Мариной опередил!

Хохлу досталась любимая!

Где она теперь?

Увидит ли он ее?

2.

Мишка в форме… Смешной такой!

В милицейской она его раньше и не видала никогда, в их уголовном розыске все по-гражданке, в штатском расхаживали тогда. А тут — бац! Мишка и в форме и при фураге и при погонах.

Ему идет. Как и всем парням в их краях. А он смеется, мол — «подлецу — все к лицу».

И это верно…

Похудел, осунулся, отчего худая длинная шея с выпирающим кадыком стала казаться еще длинней. И эта рыжеватая жесткая двухдневная щетина, которой Маринка никогда раньше не замечала, вдруг резанула глаз и сердце.

Постарел. Потерял свою былую небрежную лихость.

Парни на Ставрополье да на Дону, казаки — одним словом, матереют быстро. Как армию отслужат, как перевалят за двадцать пять — враз набирают мужицкий сок. Только одни вширь, да в пузо, как ее батька покойный или дядя Петро, а другие, вроде Мишки — в худобу да в рыжую щетину.

Форма на нем военного покроя — зеленая. Погоны с тремя маленькими звездочками на каждом. Старший лейтенант. Инспектор пожарной инспекции.

Машину вот купил, Мишка с нескрываемой гордостью похлопывает фиолетовую крышу «опеля»…

Такие и в Англии выпускают на заводе «Воксхолл». А Мишкиной «вектре» лет восемь — не меньше… И странно как то Маринке стало от того, что Мишка разгорделся вдруг такою ерундой.

— Прокатить?

Маринка усмехнулась краешком губ.

— Нет. Сама дойду. Городок — то маленький. Да и пешком полезно.

Впрочем, своего «мерседеса», преодолевая некоторую при этом неловкость, она всеж у тети Люды забрала. Муж тети Людин ездил, видать, аккуратно, и никаких неприятных изменений или огрехов, как снаружи, так и изнутри, Маринка в машине своей не нашла. А впрочем и не искала. Только запах какой то чужой сперва в салоне ощущался, и Марина, хоть и не курила никогда, но ездила теперь с открытым люком. Благо погода и природа — позволяли.

Неделю просидела с юристом и главным бухгалтером.

По отъезде в Англию, в универмаге у нее оставалась небольшая доля. Да и в Ростове Володя имел кое — что помимо трехкомнатной квартиры. Еще уезжая, она дала юристу все необходимые доверенности на ведение дел по наследству, и теперь ей предстояло подвести некоторый итог.

Нужны были деньги. И на учебу Юльки с Сережкой, и на восстановление дома.

А дом… А дом представлял собою жалкое зрелище. Трехэтажная кирпичная коробка, превращенная местным хулиганьем в отхожее место.

Все придется переделывать.

Но не так она теперь хочет.

Не так.

В Англии она поняла, каким должен быть дом.

Свит хоум…

Совсем не такой, какой был у папки с мамой, не такой, какие строят нынче цыганские бароны и новые русские, но и не такой как у миссис Сэмюэль.

Она хотела совсем другой. И ей не терпелось начать.

Быстренько обжила одну из двух квартирок на проспекте Революции, где они когда то жили с Володей. А во вторую никого не пустила, хоть и просились друзья да родственники — оставила ее чем то вроде гостевой. Вдруг кто приедет… Хотя, кроме тети Люды из Кисловодска никто к ней особо и не приезжал.

А Мишка как то явно поглупел что ли?

Принялся было звонить ей вечерами, да по ночам. Но она быстренько его отвадила. А чтобы не баловался, как маленький, типа наберет номер — и трубку положит, подсоединила свой телефон к привезенному из Англии компьютеру-ноутбуку. Тот теперь сперва определял, откуда звонят и только потом давал хозяйке сигнал. А оба Мишкиных номера — домашний и рабочий, она занесла в «черный список», и посему глупых звонков стало меньше.

Но было дело — все же поговорили они.

Мишка начал с каких то банальных сальностей, мол «не забыла ли золотых деньков», да «как теперь тут ночами долгими да одна»… Но почувствовав в интонациях ее голоса неподдельные удивление и иронию, догадался все же, что взял с нею неверный тон.

Во второй раз — принялся было бить на сентиментальность. И звонил явно под хмельком. «Как мне без тебя тяжело», да «ты моя первая любовь». И снова не понравился ему холод в ее «чужом», как он выразился, голосе.

— Чужом, в смысле?

— Ну, не родном…

— А почему он должен быть тебе родным, на каком основании?

— Ну…

Хотя, она в глубине сердца лгала себе. Было у него основание рассчитывать на родственную свойскость. Все же он отец ее Анечке. Но он об этом не знал. И пусть не знает как можно дольше. Да и не должна какая то кровная свойскость быть залогом вечного родства!

Прошло.

Проехало!

Был родным не тогда, когда ребенка от него в Англии родила, а тогда был родным, когда она любила его. В десятом классе.

И вообще, поглупел он как то. Явно поглупел.

В школе он ей самым умным казался. А теперь? Пожарник, да и только! Причем, провинциальный.