Она часто видела сны. Почти каждую ночь. Может и каждую, но виденное не всегда запоминалось. И в сны верила, как в продолжение дневной жизни, полагая в них либо зашифрованные послания от так рано ушедшей мамы, либо неразгаданные попытки собственной Маринкиной совести, которая пользуясь ночной слабостью разума, пытается сказать ей… Что сказать?
Что?
А и хорошие сны ей снились в ее саду. Под большой папиной вишней. Бывало, снился необычайный простор. Вот она подходит к краю обрыва, с которого видно на сотни верст вперед, подходит, разводит руки, словно это крылья, и грудью ложась на упругий теплый ветер — летит. В дальние края, туда, где ждет ее счастье.
А в Англии в последнее время что-то часто снился ей один и тот же сон, повторяясь с незначительными отличиями. Снился ей страх академической задолженности. Будто ходит она по аудиториям института, где все ее подруги, с зачетками наперевес штурмуют задерганных преподавателей… А у нее — ни одной курсовой, ни одной контрольной! И вот девчонки ей машут, Маринка, айда с нами зачет сдавать, а она непослушными ногами не знает и в какую сторону идти — то ли на кафедру экономики и планирования, то ли на бухучет, то ли на матстатистику — все одно — ничего у нее не готово, и ждет ее полный провал и отчисление из института. И мучило ее во сне не то что так страшно ей было вылететь из ВУЗа, а мучило сознание ускользавшего времени, мучила потеря той точки, за которой уже не ты контролируешь цепь событий, а они — события несут тебя по горной реке, где тебя бьет и бьет о камни… и неизвестно, когда перестанет бить и вынесет вдруг на чистую воду.
Два года всего в России не была, а Москвы и не узнать!
В Шереметьево таксисты приобрели какое то подобие европейского благообразия. Некоторые даже при галстуках. И машины поприличней стали, на смену ободранным ржавым «волгам» пришли «мерседесы»… Но врожденное хамство шоферское никуда не делось. Оно только слегка прикрылось фиговым листочком показного лоска.
— Мадам? Вам до центра? Всего двести долларов, мадам.
Маринка качает головой, улыбается. Из Хитроу за такую цену она бы пол-Англии в кэбе проехала, аж до Ливерпуля. С одной сумкой она теперь и на маршрутке до метро доедет. Зачем мафию поощрять?
А таксисты, с улыбочками, намеренно громко, чтобы ей слышно было, чешут все что думают про нее, и что она мол из бывших валютных проституток, и что таких как она — они бравые шофера…
Плохо женщине одной. Плохо, когда ее некому защитить. И от хамов — шоферов, от их злобной завистливой брани… Был бы жив ее Володя… Он бы в один миг заставил эту гнусную банду униженно извиняться.
Или Димка Заманский.
Плохо женщине одной. Без мужчины. Особенно красивой женщине.
Стоя в очереди на маршрутку, позвонила по мобильному домой в Кроули. Спросила Юльку, как там Аннушка. Уже соскучилась по ней. Вот только наладит в Новочеркесске быт, сразу Анечку заберет. И чтобы там ни говорили, мол дура, умные люди из России бегут, а она наоборот…
В Москве у нее была еще пара дел.
Въезжала Марина по российскому паспорту, как россиянка, но тем не менее, в греческом посольстве решила все же отметиться, на всякий случай. Вдруг, с выездом какие сложности возникнут? А ей еще за Анечкой ехать!
Ну и еще хотела кое-кого повидать. Наташку Байховскую, та уже год как в столице — замужем, не замужем, не поймешь! В общем, с чеченом каким то живет, у него тут магазин, или целый рынок на юго-западе.
Сперва в посольство. Неприятно резанул вид огромной очереди в визовый отдел. Стоят, в основном — девчонки. Модные такие. С умными интеллигентными личиками… На нее глядят как на врага, не скрывая жгучей зависти, что она без очереди с греческим паспортом наперевес проходит мимо милиционера, и нажав кнопочку звонка, спокойно входит в ту дверь, ради которой они занимали очередь аж с шести утра…
Отметилась в консульском отделе. Чиновник — милый загорелый мальчик — этакий классический танцор сиртаки, начал было с ней по-гречески. А она улыбается… Все понятно! Но ничего — он сразу по русски так вежливо объяснил, пускай госпожа Кравченко не волнуется, визы никакой на выезд не надо, на границе в аэропорту только посмотрят отметку в паспорте, и все…
Позвонила Наташке. Та изобразила страшную обиду, чего, мол, не предупредила, она бы с Ахметом в аэропорту встретила на машине!
Тут же возле посольства поймала частника на «жигулях» и за двести рублей сговорилась до Коньково.
Шофер — пенсионного возраста в потертой джинсовой курточке, ей было переднюю дверь открыл. И хмыкнув, удивился, что она на заднем предпочла устроиться.
Прилипла к окну. Сильно изменилась Москва. Оевропеилась.
Реклама, реклама, мерседесы…
Наташка с бланшем под глазом. Открыла дверь и улыбается как то боязливо. А из кухни крики гортанные на чеченском.
— Это тебя твой так отделал?
Наташка ухмыляется через силу,
— А! Свои у нас с ним разборки, не обращай внимания.
Марина в нерешительности встала посреди прихожей. Через маленький коридорчик, ведущий на кухню были видны спины двух или даже трех чернявых молодых мужчин, одетых в спортивное.