Казачка. Т. 1 (СИ)

Ну что фотографии? У учительницы по литературе был цветной альбом Пригороды Ленинграда. И они смотрели этот альбом всем классом тогда, в седьмом или даже в восьмом, когда Алевтина Андреевна приехала из отпуска. И они даже сочинение писали на тему, «Почему я хочу поехать в Ленинград».

Но фотографии, пускай даже и цветные — ничего не передают.

Разве можно передать этот морской простор, который открывается с лестницы Большого каскада? А балтийский ветер и брызги на губах? А такое неповторимое единение цвета золота куполов и синего ветреного неба?

Она ходила по аллеям нижнего парка, как во сне, улыбаясь и пытаясь схватить глазами и запомнить как можно больше этой красоты.

И только Ванечка… Мешал ей, подлезая со своими поцелуями.

— Ну, Маринка… Ну, Маринка…

Он тянул ее назад — домой в Ленинград, зная, что мать на весь вечер ушла к подруге на юбилей. В нем пульсировало нетерпение. Он рассчитывал именно на этот вечер.

— Маринк, ну поехали, а?

А она так хотела напиться допьяна этим ветреным днем, этим свежим балтийским порывом, бросающим в лицо мелочь искристой влаги из Самсоновой струи. Ну куда? Куда и зачем уезжать, покуда на это можно смотреть и смотреть!

За три недели знакомства она уже привыкла к тому, что Ваня туговато расстается с деньгами. Но это совсем не раздражало ее.

— Давай, пообедаем в ресторане!

Ваня явно испугался…

— Зачем в ресторане? Давай поедем домой, шампанского возьмем, музыку послушаем…

Но ей хотелось устроить праздник. Ну нельзя, нельзя уехать от этой красоты просто так!

— Ванька, да я тебя угощаю… Не стесняйся…

И в его глазах она вдруг разглядела блеснувший там страх. И она все поняла. Она поняла, что и он понял. Не пара они.

Не пара он ей.

В уютном подвальчике, стилизованном под крепостной каземат Петровских времен, они сели. И принялись молча смотреть друг на друга. Она улыбалась, не скрывая своего счастья — она видела Петергоф, и она восторженно переживает эту сбывшуюся мечту.

А Ваня грустил. Он грустил по тем потерянным минутам, что они могли бы провести дома, у него в комнате, когда мама ушла к подруге на весь вечер…

Официант принес шампанское.

Какую то нехитрую ресторанную закуску.

Они выпили.

Шампанское было очень сухим и сильно щипало губы и язык.

— За нас, — сказал Ваня, вложив в слова и во взгляд всю свою тоску.

— За встречу с Петродворцом, — ответила Марина и улыбнулась.

В электричке он снова лез целоваться.

А дома.

Она давно все поняла, и готовилась к объяснению,

— Не надо, Ваня. Я не люблю тебя. А без любви я не могу и никогда не смогу. У меня был любимый. Я и сейчас его люблю. Он в Ростове. Поступает на Юридический. А тебя я не люблю. И не надо, Ваня. Не надо так страдать.

Лицо его в искусственном полумраке плотно зашторенной комнатки выглядело по — рембрантовски трагичным.

— Маринка, я так…

Ваня сглотнул, преодолевая спазм в горле.

— Ваня, я тебе сказала всю правду. Я, может виновата перед тобой, что ходила с тобой почти месяц, дружила… и целовалась даже… Но это не любовь. Ты должен понимать.

Глаза у Вани были как у собаки Вильяма Шекспира, когда тот увлеченно писал своего Короля Лир… Если только у Шекспира была тогда собака… Но если была — то у нее были именно такие глаза, как были теперь у Вани — такие же полные грусти, и даже отчаяния… Хозяин меня приручил, а что бы приласкать — так нет!

— Марина! Я так тебя…

И он сделал — таки неверное движение, протянув руку, попытавшись дотронуться до нее.

— Нет. Нет, Ваня, нет! Я люблю другого.

— А он тебя?

— А он… А он не любит.

Ваня как бы ухватился за соломинку,

— Ну, так почему ты не хочешь полюбить меня?

— А потому что моя любовь это часть меня. Это даже не он сам, а я сама. И моя любовь от него теперь даже не зависит. Понимаешь?

Она видела, что он не просто НЕ понимает, но и не хочет ничего понимать. Он просто в недоумении и сильно разочарован, страдая от несбывшихся надежд на счастье.

— Я его люблю. Но он здесь даже и не при чем… Тебе это странным покажется. Но я так ощущаю, что любовь эта — мое сокровенное. Она как раскрывшийся во мне цветок. И этот цветок — он мой. И даже не его, не Мишкин…

Ваня вздрогнул.

— Его Миша зовут?

— Да. Но это не важно.

А потом они ехали обратно в Москву.

Всю почти дорогу молчали.

Маринка хотела сказать Ване, что он глупо себя ведет, но по-взрослому вдруг поняла, что он просто не в состоянии ее понять, что просто он еще маленький, глупый и очень эгоистичный.

Да, он жалел себя. И жалел тех денег, что потратил на нее за весь этот месяц… И что теперь ему не хватит на музыкальный центр.

И к своему несчастью он никогда и не смог уже понять, что СЧАСТЬЕМ — был уже только сам тот факт, что Марина целый месяц была рядом…

А потом наступил сентябрь. И Марина осталась в Москве…

А Ваня уехал в Ленинград.

…………………………………………………………………………………………..

3.

Но учиться на хореографа она не стала… В конце сентября, в общежитии ее нашел Дима Заманский. У него дела были какие то в Москве.

Пригласил в ресторан. В очень красивый и вкусный. Дима как узнал, на какое отделение она поступила, так и зашелся от возмущения — чуть не подавился.