Казак Дикун

Наступил срок отбытия полков — 26 февраля. Он совпал с масленицей. В тот вторник весь Екатеринодар пробудился рано. Где-то в половине седьмого с восточной стороны крепости ухнула пушка и звук ее выстрела возвестил большой сбор в дальнюю дорогу. Люди потянулись к войсковой церкви, сюда же строем вытягивались пешие полки, которым на Каспии предстояло, возможно, даже превратиться в конные части или в десантные морские силы в зависимости от сложившихся обстоятельств.

В 8 часов у церкви собралось уже много старшин, казаков, чиновников, неслужилого населения, одетых в лучшие свои зимние наряды. Пестрели тут свитки, кафтаны, черкески, кожухи и другое мужское верхнее одеяние, пальто и шубы с меховыми воротниками у женщин, воздевших на головы шали, полушалки и пуховые платки, кучкуясь кому где нравилось и кому где отводилось место для построения.

В девять часов началась обедня. По окончании молебна освященную икону морского Николая Чудотворца архиепископ Роман Порохня поставил на прибранный и украшенный стол, где уже лежали полковые и старшинские перначи. Значит, все-таки уже была определенная осведомленность о предстоящих морских операциях черноморцев, их десантировании на персидские берега с помощью судов Астраханской военно — морской базы.

Истово, со всей церемониальной одушевленностью, большой золоченый крест протоиерея целуют Захарий Чепега и Антон Головатый, за ними — полковники Великий и Чернышев, полковые и сотенные старшины, служители духовенства возвысили и держат над их головами святые иконы с изображением Иисуса Христа, девы Марии и самых почитаемых апостолов.

На правых флангах обоих полков у знаменосцев — освобожденные от чехлов, развернутые боевые стяги, за строем казаков высились пирамиды с пиками и ружьями. С волнением и трепетом впитывал в себя Федор Дикун наблюдаемые им картины казачьих проводов в боевой поход. «Что-то нас ждет впереди? — закрадывалась тревожная мысль. — В неведомо каких краях доведется нам действовать».

Вместе с Порохней кошевой атаман подошел к столу. Он поочередно взял полковые перначи и, предварительно подставив их для окропления святой водой, вручил командирам полков. Порохня и его церковные ассистенты побрызгали святой водой и всех старшин, подходивших к столу за ритуально удостоенными божьей благодати сотенными клейнодами.

Затем Чепега вплотную приблизился к Головатому, находившемуся в полной походной готовности и при атаманской булаве, полуобнял его и произнес:

— Можно выступать. Доброго пути тебе и полкам.

Порохня же осенил Головатого крестом и добавил:

— С богом.

Так после всех предварительных процедур, как отметил летописец, помолясь богу и перед церковью простясь с екатеринодарцами и представителями куренных селений, полки «с божьей помощью восприняли путь свой».

В поход вели черноморцев закаленные командиры. В самый его канун в войско поступил приказ А. В. Суворова о досрочном присвоении очередных воинских званий 51 казачьему офицеру — участникам недавней польской кампании.

Случилось так, что когда в первой сотне первого полка Ивана Великого объявлялся названный документ, Федор Дикун находился там по служебным делам, а после них на несколько минут задержался у своих знакомцев. И он стал невольным свидетелем, с каким пристрастным интересом казаки донимали расспросами своего сотника Григория Лихацкого, за что он самим А. В. Суворовым раньше выслуги произведен из хорунжих в более высокий воинский чин.

Подкручивая пшеничный ус и слегка раскачиваясь на высоких каблуках желтых хромовых сапог, Лихацкий с простоватой непосредственностью поведал:

— Что тут говорить. Как точно определил наш батько

Чепега, мы ведь гоняли поляков, как зайцев. И под Прагой, и под Варшавой. Больших баталий не велось, но покрутиться конно и пеше досталось немало.

Выслушав рассказ чужого сотника, Дикун, прощаясь с собеседниками, заметил:

— Не велика честь гонять людей, как зайцев.

На это ему сразу несколько контрдоводов привели:

— А польская шляхта как обращалась с малороссами и казаками? Хуже, чем скверно. То-то же.

И еще:

— Ты забыл, с каким презрением шляхетские паны называли нас быдлом и беспощадно угнетали наш народ?

И дальше, дальше — в том же духе. Несмотря на весомость приводимых доводов, Дикун все же остался при своем мнении:

— Нельзя веками лелеять вражду между народами. Нужно помогать слабым и бедным. В этом должна проявляться гуманность человека. Иначе озвереть можно.

В своей сотне Дикун, Чечик, Штепа, Капуста и другие казаки, как и воины всех подразделений, получили сухой паек в расчете на три дня до первого провиантского магазина, находившегося в Усть — Лабинской крепости. Разместив на воловьих подводах личное оружие, ружейные стрелки и пикинеры шли по степной, раскисшей от дождей, дороге в полковых колоннах с соблюдением небольших интервалов между сотнями. Несмотря на прохладу и бездорожье, приближение весны чувствовалось во всей окружающей природе. Граяли над полями вороньи стаи, цвенькали по обочинам шляха проворные синицы.