Казак на самоходке. «Заживо не сгорели»

Я и Святкин вошли в дом, наперерез выскакивает вражеский солдат, но не «ариец», а из воинства Антонеску. Подлюка, не сдается, вытягивает руку с пистолетом, готовясь выстрелить. Из положения согнутой руки нажимаю на спуск своего ТТ. Выстрел, опережаю! Он падает, Алексей пришивает к полу автоматной очередью: «Получай жизненное пространство!» Оставляю заряжающего для охраны входа, взбегаю на второй этаж. Там взрыв снаряда, слышу крепкую русскую речь, совсем не литературную. Наши! В комнате дым, гарь, кирпичная пыль, смрад сгоревшей взрывчатки. Это немецкая батарея произвела залп по окнам дома, из которого малоземельцы вели интенсивный огонь. Осколками тяжело ранило двоих моряков.

– Танкисты, братишки! Мы куниковцы. Теперь добьем немчуру, – десантники благодарят меня, жмут руки.

Оказалось, что это бойцы 393-го отдельного батальона морской пехоты под командованием капитан-лейтенанта В.А. Ботылева. Они семь месяцев держали Малую Землю. Нам моряки показали, как можно подойти к вражеской пушке, выбираем огневую позицию. Немцы непрерывно ведут огонь на поражение, надо немедленно уничтожить. Но как? У фрицев преимущество – пристрелянное пространство. Если выйдем из-за укрытия и чуть помедлим, то погибнем. Кто кого, у кого больше мастерства, тот победит. Даю сигнал: вперед. Механику красный: стоп! Наводчик орудия Василий Шустеров почти с ходу бьет по цели. Промах, недолет.

– Это чтобы немчуру ослепить, – кричит наводчик. И правда, еще 4–5 беглых, и вражеская пушка захлебнулась. Морячки бросились вперед. Слышим стук в дверцу самоходки, офицер морской пехоты благодарит с довольной улыбкой:

– Ловко заткнули ему пасть.

После того как мы прямой наводкой уничтожили орудие, был еще пулемет, три дома с засевшими автоматчиками, ячейки с противотанковыми ружьями. За этот бой командир 5-й гвардейской Новороссийской танковой бригады наградил наш экипаж орденами и медалями. Я был награжден орденом Красной Звезды.

16 сентября Новороссийск освободили. Выполнив задачу, наша вторая батарея СУ-76, израсходовав боеприпасы и горючее, сосредоточилась на склоне одной из высоток окраины города. Две установки направились в ремонт, наша, с позывными «Дон», выведена из боя преследования, пополняем боекомплект снарядов, заправляемся горючим. Обслуживание заняло немного времени, тыловые службы стали действовать оперативно, быстро и точно. Война жучит, война и научит. Навели порядок в самоходке, пообедали, к бою готовы, экипаж в сборе, ждем приказа. Мало самоходок полка пошло на передний край, даже двух батарей не укомплектовали. Потери пехоты в Новороссийске за эти дни такие, что вот-вот комполка вызовет на передний край, опять в бой.

– Сделал дело, гуляй смело, – говорит Шустеров, берет книгу М. Шолохова «Тихий Дон», поудобнее устраивается позади самоходки, собираясь чтением заполнить время отдыха.

– Вот бы вздремнуть часика по три на каждого, – позевывая, недвусмысленно высказывает пожелание механик-водитель сержант Павел Хижняк, добавляет:

– Голова гудэ, як киевский колокол.

– Тебе что-о! Посидел бы на нашем месте, у казенки орудия. Вот где гром-гроза при каждом выстреле. Только за вчерашний день их было больше сотни. Не знаю, крупные ли дырочки в барабанных перепонках. Но то, что они уже дырявые – факт, мне врач давеча сказала, – вступил в разговор Святкин.

– Вздремнуть можно, – говорю, – правда, по три часика на каждого вряд ли придется. Пока отдыхайте, я спать не буду.

Хижняк приглашает Святкина в ровик под самоходкой, там спокойнее, вроде как укрытие от шальных снарядов.

– Береженого Бог бережет, – говорит он заряжающему.

– Только не галдите, верующие нашлись, – выговаривает Хижняку Шустеров, продолжая, – на Бога надейся, сам не плошай, вернее будет.

Василию, как и мне, не спится, не прошло напряжение от боев за Новороссийск, трудно подсчитать, сколько раз подвергались смертельной опасности, можно сказать все дни и ночи, ежечасно, ежеминутно. Смерть четырежды была в глазах, страх хозяйничал, как дома, чем немцев побороли, не знаем. Был поединок с пушкой, преградившей своими осколками путь наступавшим малоземельцам, отражение двух контратак противника, когда огонь приходилось вести под шквалом разрывов немецких мин и снарядов, не просто прямой наводкой, а прямо-таки в упор, до последнего снаряда, до крайней возможности. Последний боеприпас для артиллериста страшное дело, после него выходи из самоходки, защищай себя и ее автоматом, гранатой, кинжалом. Успокаивало лишь то, что враг изгнан из города, в развалинах, воронках и траншеях нашли себе конец немецкие вояки, чьи зловонные трупы еще валяются в пыли, в лужах их собственной крови, под несметными полчищами иссиня-черных трупных мух.

Шустерову было ясно, что чтение книги, даже письмо жене, его любимый отдых, сегодня не получатся, заводит, вызывает на разговор:

– Лейтенант, почему цари придумали здесь город поставить, ни подъехать, ни подойти.

– Зато подплыть легко, смотри, какая бухта.

– Только что бухта…

– А Ленинград твой – болота кругом, наводнения.

– Так то Ленинград. Окно в Европу!