Казак в Аду

Дальнейшие разборки наших героев происходили опять в той комнатке-офисе, с которой, собственно, всё и началось. Бритоголовые остались снаружи, Миллавеллор и Нюниэль тоже предпочли внутрь не заходить, а Иван Кочуев, как мог, успокаивал безутешную еврейку, рыдающую на него прямо с плаката. Туда она возвращаться ещё могла…

– Ты какие-нибудь бумаги подписывала?

– Не-э-эт… шо, я таки совсем дура?! Всё было подстроено-о…

– Ну, если это на устной договорённости, то можно попробовать как-то разобраться. Сейчас я вызову этого… с оранжевыми глазами…

– Не-э-эт… шо, и вы тоже уже совсем дурак?! Они же заодно-о…

– Ладно, ладно, не буду. Но должна же быть какая-то цель, ради чего тебя заперли в этот летающий образ… Кстати, а что будет, если я отдеру его от стены и скатаю в рулончик?

– Не-э-эт… ой! – От неожиданности предложения рыдающая иудейка на миг заткнулась. – Не надо меня никак отдирать, шо вы такое по себе надумали?! Утешьте меня тем, шо оно всё приснилось и завтра мы снова куда-нибудь пойдём, прямо под ручку. А ещё я вся голодная, вот…

– Богов кормят молитвами и дымом от жертвоприношений, – припомнил казак, бросая тоскливый взгляд на одинокий «галил», скорбно стоящий в углу. Он, верно, ждал возвращения своей взбалмошной хозяйки и наверняка не верил, что теперь за ним будут ухаживать другие руки. Рукоять златоустовскои шашки косилась в его сторону с явным родственным сочувствием, как оружие к оружию…

– А кстати, чем там заняты твои бритоголовые?

– Таки мучаются, – не задумываясь, ответила еврейская «богиня». – Ой, мама-а… сама не знаю, почему я так сказала, но это точно оно. Поправьте меня, если я на чём спотыкнусь… они сидят рядочками на плацу, смотрят в небо и плачут, да?

Чубатый подъесаул недоверчиво выгнул бровь, но встал и выглянул наружу. Под чёрным куполом небес на ровном плацу неподвижно сидели адепты Дэви-Марии. Время от времени их лица освещали всполохи далёкого адского зарева. И только в эти секунды были видны серебряные ручейки слёз, сбегающие по их щекам…

– Ваня, это странно, – словно продолжая говорить сама с собой, невнятно бормотала Рахиль, – я чувствую их, каждого, они только ночью ненадолго становятся сами собой. Они сейчас видят себя со стороны – своё детство, родной дом, маму, папу, друзей, первую любовь и… и себя сейчас! Они даже не плачут, это слёзы просто текут из глаз без их воли и желания… Ваня, так им очень больно… Они знают, что завтра вновь станут безучастными зомби, и боятся этого. Они ничему уже не верят, их ничем не спасти, она погубила их души, а сама живёт…

– Зачем же ей понадобилась ты? – осторожно подтолкнул умный молодой человек, и психологическая уловка сработала.

Всё тем же ровным голосом, как будто пребывая в состоянии транса, его боевая подруга продолжила:

– Их сердца зовут её с земли, они требуют ответа и объяснений. И какая-то частичка её души была вынуждена вечно находиться с ними. Это мучило её, пока..– пока она не нашла ту, что добровольно согласилась стать её представителем в Аду. Стать «живым богом»! Я… я даже не поняла, как это произошло…

Иван Кочуев подошёл к висящему плакату и нежно погладил по щеке плоское изображение Рахиль. Его возлюбленная еврейка скорбно хлюпнула носом, но могучим усилием воли загасила рвущиеся наружу рыдания. Её чёрно-белое, крупного газетного растра личико смотрело на казака с такой непередаваемой нежностью, что…

– Я тебя поцелую, – твёрдо сказал он, и она счастливо кивнула.

Но прежде, чем непоправимое произошло (хотя, по сути, уж теперь-то чего им было терять?!), дверь распахнулась, и в маленькое помещение толпой ворвались два пожилых эльфийских молодожёна и перепуганный белый конь с фиолетово мигающим глазом. На лицах всех троих крупным академическим шрифтом написано, что наружу лучше не выходить. Наверное, в плане коня принцессы стоило сказать не на лице, а на морде, да? Но разве имеет такое уж принципиальное значение, на чём написано слово «опасность»?! Главное суть…

– Ой, таки как же вы опять не вовремя, – сквозь зубы процедила ксерокопия дочери Сиона, а Миллавеллор, не вдаваясь в объяснения, начал бодро баррикадировать входную дверь всем минимумом мебели, что находилась внутри.

Кресло и пишущую машинку он допёр довольно резво, с массивным столом возился дольше, но даже при своей редкой щуплости всё равно управился за рекордное время. Сам казак в это действо не вмешивался, а лишь поднял вопросительный взгляд на принцессу Нюниэль. Та отсморкалась, дважды чихнула, поменяла грязный носовой платок на почти просохший и, разведя руками, объяснила:

– Началось, атервс-война!

Думается, ей можно было верить. За дверью действительно раздавались возбуждённые крики, громыхали выстрелы, слышались ругань и беготня.

– Рахиль?

– Ну?

– Баранки гну! Не увиливай от ответа, как одноимённая антилопа. С чего это там твои детишки так раздухарились?