Был удобный случай соблазнить казаков на уступку. Алимкул прислал записку: «Куда теперь уйдешь от меня? – отряд, высланный из Азрота, – так назывался у них Туркестан, – разбит и прогнан назад; из тысячи твоих, – Алимкул, видно, плохо считал, коли сотню принял за тысячу, – не останется ни одного, сдайся и прими нашу веру, никого не обижу!». Доблестный командир сотни не отвечал, казаки ответили за него меткой пальбой. К ночи они насыпали несколько новых завалов, подтащили убитых лошадей, верблюдов и приготовились дорого продать свою жизнь. Все думали как один, розни не было.
Наступила ночь. Серов написал записку коменданту. Бравые казаки Борисов и Аким Чернов, с киргизом Ахметом вызвались доставить ее в город. Они надели поверх полушубков ружья, взяли по револьверу и, приняв напутствие, исчезли в темноте. То пробираясь между огней, то между коканских разъездов, избегая встречных партий, эти отважные люди появились в 9 часов, точно выходцы с того света, в городских воротах.
Пересидели в истоме уральцы другую ночь, вот и праздник заступника русской земли, святителя Николая! «Заступится ли он за нас грешных?», – думал каждый про себя. А, между тем, казаки насчитали 16 щитов, готовых двинуться подкатом. Серов выступал из-за валов и подал знак рукой, что хочет говорить. С их стороны подошел коканец с ружьем. Серов, поглядывая на дорогу, завязал переговоры. В этих переговорах прошло около двух часов, и, должно быть, коканцы заметили, что наш есаул хочет только оттянуть время: щиты придвинулись, трое пеших приближались незаметно, ползком. «Ваше благородие! – закричали казаки, – уходите, стрелять будем!». В 7 часов утра закипел отчаянный бой. Неприятель палил жарко, наступая разом с трех сторон. Все лошади были перебиты, 37 человек лежали уже мертвые, раненые, припав ничком к земле, молча ждали смерти, остальные выглядели не лучше мертвецов: глаза красные, воспаленные, голова, как в огне, лица черные, измученные, во рту пересохло. Они уже забыли, когда ели, жажда мучила их ужасно. В таком-то чаду казаки отбили 4 атаки, одна за другой. Дальше держаться они были не в силах, но пробиться надеялись: отчаяние способно придать нечеловеческую силу. Заклепав свой единорог, уральцы собрались в кучку, крикнули, что было мочи, «ура!» и ринулись наудалую.
Бывали случаи, что кучка бойцов геройски умирала под напором тысячной толпы, но тут случилось нечто необычайное: горсть пеших казаков, голодных, изнуренных трехдневным боем, пробивается через неприятельскую конницу. В руках у них только ружья и еще дерзкая отвага, готовность умереть. Это-то и устрашило коканцев, встретивших впервые мужество, несвойственное азиатам. Они не посмели напасть сразу, сокрушить одним ударом, а подвозили на крупах своих лошадей пеших сарбазов, и те уж расстреливали проходивших мимо уральцев. Но если кто-либо из последних, истекая кровью, падал на землю, то конные налетали с диким восторгом на свою жертву и спешили отрезать у несчастного голову. Часто меткая пуля снимала такого хищника в минуту его торжества, когда он поднимал свою добычу. Жутко, обидно становилось на душе за такое издевательство! Всякий шел, пока только мог влачить свои ноги; раненых вели под руки до полного истощения сил. То там, то тут среди небольшой кучки шептал казак: «Прощай, товарищ!». Это значит, приходил ему конец. Сотнику Абрамичеву пуля попала в висок: он пошел под руку, другая ударила в бок, он продолжал переступать, наконец, разом две пули прострелили ему ноги. «Рубите скорее голову, не могу идти!» – вскрикнул сотник отчаянным голосом, склоняясь к земле. После едва узнали его истерзанный труп.
Тяжел был пройденный путь! Он обозначался следами крови, изломанными ружьями, обезглавленными трупами. Зимний день кончался, начинало темнеть. Напрягая последние силы, уральцы все шли да шли… Наконец, под самым городом, они услыхали ружейные залпы, все ближе, ближе, а вот, с пригорка, бегут им навстречу с радостными криками наши солдаты… Вздохнули казаки свободно, перекрестились: то была вторая выручка, высланная как раз во время, чтобы принять на руки уцелевших бойцов. Их уложили на подводы. Так на подводах и провезли страдальцев прямо в лазарет. «Иканская» сотня, как ее теперь называют, потеряла половину своего состава; сверх того, 36 человек были ранены, артиллеристы тоже, 4 урядника убиты. Государь Император пожаловал тогда всем иканским «героям» знаки отличия военного ордена, а есаулу Серову Св. Георгия IV степени и следующий чин.