В то время, когда армия Потемкина медленно подвигалась к Очакову, в виду этой крепости происходили частые схватки между турецким и нашим флотом. В гребной флотилии, состоявшей под начальством принца Нассау, находились 80 казачьих лодок, державших охрану. 16 июля Гассан-паша поднял из под Очакова весь свой флот с тем, чтобы истребить нашу гребную флотилию. С трудом пробрались турки через отмели, выстроились против нашего левого фланга и открыли на всю ночь пальбу. На рассвете следующего дня грозная линия их кораблей, фрегатов и мелких судов тронулась на всех парусах. Уверенные в победе османы с презрением смотрели на наши лодки, галеры, плавучие батареи. Принц Нассау открыл огонь, правый фланг флотилии вел контр-адмирал Алексиано. Через час 70-пушечный турецкий корабль сел на мель, за ним другой, 80-пушечный, под вымпелом адмирала. Гребная флотилия приблизилась, казаки дерзко бросились на абордаж. Изумлению турок не было пределов, когда они увидели себя окруженными своими вековыми врагами. Их ненависть перешла в ярость: долго, отчаянно защищались, но казацкая сабля взяла верх, как и в былые годы. В то же время плавучие батареи, метавшие брандскугели[11]
и каленые ядра, подожгла несколько других судов, запылавших в огне. После четырехчасового боя Гассан-паша приказал начать отступление: он потерял 2 тысячи убитых, 1 1/2 тысячи остались в плену. В этой битве пал кошевой «верного» войска, храбрый атаман Сидор Белый. Гребная флотилия пустилась преследовать разбитого неприятеля. Когда он проходил мимо Кинбурна, Суворовская батарея осыпала флот калеными ядрами; многие суда были взорваны, другие притоплены. Тут казаки, мстя за смерть любимого кошевого, бросились на расстроенного неприятеля вторично и сократили его флот еще на половину, остальной рассеяли в жаркой погоне. Таким образом, почти весь турецкий флот, стоявший под Очаковом, был уничтожен. За такие молодецкие дела казаки, в числе прочих, получили благодарность главнокомандующего. На место Белого, по их желанию, назначен Захар Алексеевич Чепега, которому Потемкин подарил в знак уважения дорогую саблю.Во время осады Очакова Гассан-паша вторично появился с флотом, укрепил близлежащий остров Березань, снабдил оттуда крепость продовольствием и спокойно отплыл в Царьград. Укрепление сильно досаждало Потемкину.
– Головатый, как бы взять Березань? – сказать он однажды начальнику своего конвоя.
– Возьмем, ваша светлость! А крест будет за то? – спросил хитро Головатый.
– Будет, будет, только возьми, – отвечал светлейший.
– Чуемо, – сказал Головатый и вышел от князя, как ни в чем не бывало.
7 ноября, поутру, казаки подплыли к острову, турки встретили их жестоким огнем с береговых батарей. Мужественно выдержав этот огонь, казаки сами сделали залп, после чего бросились в воду и полезли на батареи с быстротой кошек. Оторопелые турки перебежали в укрепление, откуда посыпалась картечь. Тогда казаки повернули против укрепления турецкие же пушки, втащили еще свои и открыли настоящую канонаду. Все это было проделано так быстро, так умело, что турки совершению растерялись. Завидя вдали движение наших лодок и нескольких фрегатов, они выкинули белый флаг. Победители потеряли 29 человек, зато взяли 320 пленных, 23 орудия, 150 бочек пороху, большой запас хлеба и несколько знамен, за который Потемкин приказал выдать по 10 рублей за каждое. Фельдмаршал остался весьма доволен взятием Березани. И действительно, глядя теперь на эту скалу, не знаешь чему дивиться – дерзости сечевиков или природе турок так легко поддаваться страху? Прежде всех явился к Потемкину Головатый и, подходя, запел: «Кресту твоему покланяемся, владыко», – после чего положил ему в ноги ключи от крепости. «Получишь, получишь», – сказал ласково князь и надел на него Георгия.
На Николая казаки участвовали в общем штурме Очакова и находились на правом крыле, вместе с донцами. Крепкий замок Гассан, как уже известно, без труда перешел в их руки.
До какой степени вкоренилось между бывшими сечевиками братство, и с каким трудом они приспосабливались к новым порядкам, доказывает следующий случай, бывший за время осады. Один чиновный казак в чем-то провинился, а когда светлейший об этом узнал, то приказал Головатому, который сам же носил чин полковника, чтобы он от себя пожурил виновного. На другой день Головатый, являясь с рапортом, доложил, что приказание его светлости исполнено в точности: «Пожурили виновного по-своему». – «Как же вы его пожурили?» – спросил князь. – «Как пожурили? А просто: положили, та киями откатали так, что едва встал…» – «Как! Майора? – закричал светлейший – да как вы могли?..» – «Да и правду насилу смогли, едва вчетвером повалили: не давался. Однако справились. А що за бида, що вин майор? Майорство его не при чему, воно за ним и осталось!».