Комиссар правительства по Кавказу В.А. Харламов говорил по прямому проводу с Петербургом и настаивал на возвращении Баратова в Персию. Война продолжалась, и Временное правительство верило в революционное наступление. Багдадская операция не была завершена, а Министерство иностранных дел преемственно продолжало старую русскую политику в Персии. Нажимали на военного министра и столичные дипломаты. Из Персии продолжали поступать ходатайства; стало известно об озлоблении в войсках, о разговорах и постановлениях на митингах и в комитетах. Революция принесла всем радость, а нам… ложку дегтя.
Только в июне вернулся Баратов и въехал триумфатором. Революционная армия встречала его с энтузиазмом. В его возвращении видели свою победу, победу нового права, победу революции.
Первый Кавказский кавалерийский корпус пополнился новыми частями. За весну прибыло много пехоты, прибыли казаки-оренбуржцы. В состав корпуса влилась целая Туркестанская стрелковая дивизия, и корпус переименовали в Отдельный Кавказский кавалерийский с правами армии. На здании штаба водрузили Георгиевское знамя, и с таким же флажком порхал по фронту серый автомобиль триумфатора.
Я был в ту пору председателем корпусного комитета. Он же – армейский. Стремились возможно лучше и полнее организовать представительство солдат и казаков, как в центре – в общевойсковом комитете, так и в местных. Это удалось. Чтобы придать авторитет и внутреннюю силу корпусному комитету, занялись улучшением снабжения войск.
В Тифлисе всегда сидело несколько энергичных членов комитета. Они добывали деньги, продовольствие и обмундирование, проталкивая все это на фронт. Результаты сказались быстро. Осенью мы были почти готовы к зимней кампании. Члены Комитета поддерживали живую и постоянную связь со своими избирателями, и помещение комитета походило на хлопотливый улей. Войска нуждались в информации.
Издавали бюллетени, газету. Выписывали журналы и газеты из России, устраивали библиотеки, лекции, доклады, диспуты…
Фронт держался прочно. Боевых операций почти не было. Корниловское выступление послужило поводом к усилению политической активности, и комитеты торопились выносить резолюции о поддержке Временного правительства. Издалека оно казалось прочным и истинно народным. Узнали, что на фронтах вводится новая власть. Военные комиссары.
Получили сведения, что комиссаров назначают, а не выбирают, и будто бы к нам кого-то назначили.
А вдруг чужого, да еще из Петербурга!
Решили представить своего кандидата. Выбор пал на меня. Вызвали в Тифлис, сносились с Петербургом, а потом утвердили…
В войсках происходили недоразумения. Они бывали и раньше, но теперь я стал чувствовать их острее; много их направляли ко мне. Сначала мелкие, между солдатами и командным составом, а потом покрупнее.
Из Тифлиса от краевого Совета Кавказской армии прислали помощника эсера Васильева. Старый революционер, когда-то стрелявший в полицмейстера, в одном из крупных провинциальных городов. Бежал за границу, скрывался в Швейцарии. Царское правительство требовало его выдачи. История с Васильевым в свое время наделала много шума.
Подчеркнуто штатский был Васильев, нервный, но солдаты хорошо относились к нему.
Казаки посмеивались. Их передергивало, когда в речах он проглатывал букву «к», а ударение в слове – казаки, делал на втором слоге – к «аза» ки.
Ох, не любят этого казаки… Сразу видно, что чужой!
Получили «Положение о военных комиссарах и общевойсковых организациях». Пришлось создать новое учреждение с небольшой канцелярией – военный комиссариат. По положению выходило: надо надзирать за комитетами, за командным составом, за печатью.
Целью новых органов было:
– Надзор за законностью и укрепление единообразного революционного порядка в армии, в целях поднятия ее боеспособности в связи с ее демократизацией.
Власть была громадная. От приостановления распоряжений командира корпуса – кроме боевых – вплоть до расформирования войсковых частей и применения вооруженной силы.
Я чувствовал формальное неудобство, совмещая должности председателя комитета и комиссара.
– Плюньте, – говорил мне комиссар Кавказского фронта – Донской, а корпусный комитет считал такое совмещение полезным, а потому правильным. Я сосредоточил всю политическую работу в комитете на виду у всех, а не в комиссариате. Васильев произносил в полках речи, отбывал приемы и дежурства в канцелярии, а вся будничная деловая жизнь протекала во дворе и помещениях корпусного комитета. Здесь принимались и разбирались жалобы, обсуждались новости и статьи, издавалась газета, раздавалась литература, проходили собрания, выносились постановления, разъяснялись миллионы вопросов о кормовых, отпусках, командировочных, тропических.