Так, в частности, В. Востров и М. Муканов, изучавшие «Родоплеменной состав и расселение казахов» в 1968 г., полагали, что «огромные территории», «слабые экономические связи» и отсутствие центральной власти «привели к усилению… трёх обособленных географических районов, являвшихся когда-то древними этническими центрами трёх групп племён». Поэтому «основу Старшего жуза составили древние уйсуны, жившие в Семиречье… Средний жуз сложился на базе древнего кыпчакского союза племён в Северном и Центральном Казахстане… ну а Младший жуз, соответственно, на базе племени алшын, жившем в Западном Казахстане». Они предприняли вполне научную попытку привязать легендарные данные о родах и племенах к «формационной» теории, тем более что заложенный Асфендияровым компромисс это позволял. Только на этом пути можно было вести действительно научные исследования жузов, по мере ослабления влияния марксистской идеологии и методологии истории, но Акимбеков счёл их версию весьма сомнительной, используя явные ошибки в их посылках. Так, нет никаких оснований полагать, что древние ираноязычные усуни, как потомки андроновской культуры, возможно также кочевые, имели отношение к пришедшим в Семиречье почти через тысячелетие древнемонгольским уйшунам
Т. Султанов существенно развил «формационный» подход тем, что предположил (1982) и развил (2000) последовательную смену улусов жузами в связи с «переходом от кочевания в кибитках на колёсах к разборным юртам». Этот переход каким-то особым образом привязал казахов, как единую политическую общность с внутренними генеалогическими связями, к «границам относительно устойчивых зон постоянных перекочёвок». Это обстоятельство возвысило биев как «больших людей» пастбищных общин, которые отнюдь не стремились разрушить улусную систему военно-политического деления, но для обозначения зональных сообществ, выходивших за рамки родоплеменного устройства, использовали термин «жуз», «сотня». Султанов не называет прямо «эти три естественные зоны», как Асфендияров, но полагает последовательное становление жузов, с Семиречья через центр на запад, причиной генеалогических ступеней и потому остаётся в рамках «формационной теории». «Сама идея перехода от улусов чингизидов к казахским жузам выглядит весьма привлекательно», хотя так и не обоснованной (там же, с. 551). С этим вердиктом Акимбекова пока следует согласиться.
Также и И. Ерофеева в своём «Хане Абулхаире» от 1999 г. существенно дополняет «формационный» подход «хронологической последовательностью образования этих этнотерриториальных объединений» (жузов), чем устраняет полностью достигнутый Асфендияровым и сохранённый Султановым компромисс между легендарной и естественной версиями, по мнению Акимбекова (там же, с. 548). Это просто значит, что после опять же пресловутой откочёвки Джанибека и Гирея «Старший жуз образовался первым, вторым –
Средний и лишь потом Младший», что выглядит для Акимбекова «достаточно убедительно и доказательно». Полагаем это мнение поспешным, поскольку ещё Юдин, не будучи противником «формационного» подхода, показал, что при назывании Среднего жуза Средним необходимо было планово зарезервировать место «младшего» для ещё одного, третьего жуза, и быть уверенным в его согласии на это. Как видим из этого, ни места, ни времени для процесса «постепенного формирования жузов как экономической формы хозяйственного освоения территории» (там же, с. 549) в истории Казахстана нет. Древнее не значит долгое.