Потом он зашел в конюшню. Так и есть: вся его троица спала на соломенной подстилке в углу пустого стойла. Двойняшки, по своему обыкновению крепко обнявшись, буквально переплетясь рыжими кудрями. Иеремия у них в ногах, напряженно вытянувшийся, бледный. На худеньком лице мелькнула тень улыбки — мальчик словно почувствовал, что его спаситель рядом. Пускай спят. Сегодня им нечего делать. А если вдруг нагрянет корчмарь, прислуга графини выгонит его в три шеи.
Джакомо прошелся по конюшне; лошади дружелюбно зафыркали. Хорошо бы оседлать какую-нибудь и отправиться на утреннюю прогулку. Однако, после вчерашнего случая, лучше не рисковать. Вдруг его взгляд наткнулся на перекинутые через загородку стойла мундиры российских жандармов. Уносить ноги? Нет, достаточно ступать потише. Да и чего ему бояться? Хамства этой солдатни? От хамства не умирают. Подошел поближе. Лежащие вповалку тела в грязном белье, широко разбросанные ноги, голые груди, головы, утопающие в соломе. На миг от страшного подозрения перехватило дух. Убиты? Перерезаны, как бараны, в отместку за тех поляков? Да нет, похоже, бараны живы. Лежащий с краю солдат пробормотал что-то протяжно и тоскливо — может быть, пожаловался своей подружке? — потом напрягся и с шумом выпустил прямо Казанове в лицо смрадный гейзер. Скоты! Перепившиеся скоты! Как он сразу не догадался. Пьянь вонючая! И таких боится вся Европа? Напрасно. Достаточно хорошенько их поить, и можно жить спокойно.
Джакомо осмотрелся в поисках офицера, но того в конюшне не было. Небось храпит где-нибудь во дворце. Тоже скотина — еще похуже этих.
Никем не задерживаемый, Казанова вышел через заднюю дверь.
В тени конюшни стояли возы ганноверских купцов. Шесть, девять, двенадцать. Вот не думал, что их столько. Часть сундуков уже сгрузили, но еще немало осталось на телегах. Нет, тут кто-то определенно сошел с ума. Кому и зачем понадобилась такая уйма поддельных скелетов? Сколько храмов Дианы нужно этой нищей стране?
Казанова приблизился к возам. Неужели и здесь никого трезвого? Похоже, вообще никого. Да и зачем охранять эту мерзость — только безумец может на нее польститься. Впрочем, что это? Из груды как попало сваленных сундуков выглядывал весьма любопытный предмет. Тонкой — вероятно, миланской, а возможно, дрезденской — работы портшез. Сущее чудо. Оконца из хрустального стекла, изящные дверцы с серебряной инкрустацией, черного дерева шесты для носильщиков, тоже украшенные серебром. Игрушка! В самый раз для него.
Оглядевшись украдкой, Джакомо залез внутрь. Там тоже было великолепно: мягко, шелковисто, уютно. Надо уговорить графиню купить ему этот портшез. Уж такую-то мелочь он заслужил.
Развалившись на подушках, Джакомо вытянул ноги и — сам не заметив как — уснул. Но далеко не убежал: сон, вскоре ему приснившийся, оказался ничуть не приятнее яви последних недель.
Он в огромной бальной зале, мимо проносятся разряженные пары, лица у танцующих застывшие, незнакомые. Чем сильнее его к ним тянет, тем больше они отдаляются. В конце концов он остается в центре пустого круга один. Что ж: коли так, один и будет танцевать. Покажет, что такое настоящий танец. В тишине, поскольку музыки нет — слышен только шелест перешептываний да покашливания, — легко, стремительно подымает ногу для первого пируэта и, ради пущего эффекта, замирает, как вдруг видит, что через всю залу к нему несется пятнистый пес со злобно ощеренной пастью. Еще секунда, и зверь с рычанием впивается ему в икру. Опустить ногу нельзя, будет испорчено все впечатление… но откуда в бальной зале пес?.. Черт, никак его не стряхнешь, сейчас вырвет клок мяса, не говоря уж о лучших панталонах, — и Джакомо заканчивает пируэт, подпрыгивает, раскланивается с вцепившимся в икру, рычащим, как сатанинский оркестр, дворовым псом.
Очнулся Казанова с неприятным ощущением, будто сон продолжается наяву. Рычание почему-то не прекратилось. Джакомо выглянул в окошечко портшеза. Пятнистая дворняга из сна возилась с чем-то, на первый взгляд похожим на крысу. Крыса? Такая большая и вдобавок белая? Господи, да это же барсучий хвост, магический талисман, подарок маркизы д'Юрфе![10] Как он попал в пасть к этой твари?
Резко вскочил, не удержавшись, упал обратно на мягкие подушки, однако успел увидеть нечто, до глубины души его возмутившее.
Кофр, его кофр, стоял открытый на сундуке, и один из ганноверских купцов — тот, что пониже ростом, заросший по самые глаза бородой, — грязными пальцами ощупывал рукава его дорожного кафтана. Что он себе воображает, дикарь! Думает, кто-то бросил эти прекрасные вещи?! Сейчас получит по роже — зубы полетят. Жаль, нет под рукой шпаги…
И Джакомо в ярости выскочил из портшеза, готовый орать, бить, увечить. Однако слова застряли в глотке, а ноги вросли в песок двора: за спиной кудлатого мерзавца какие-то молодые люди в полувоенной форме разбивали сундуки с фальшивыми скелетами и вытаскивали оттуда обвернутые тряпьем винтовки.