Казанова

Он уехал бы сразу, если бы ему не нужно было уладить множество долгов. Казанова решился написать королю и изложить ему свое финансовое положение, однако тот внезапно приказал ему покинуть Варшаву в течение недели. Благодаря вмешательству и добрым услугам графа Августа Мосрынского, министра польской короны, монарх на следующий же день присылает ему тысячу дукатов на уплату долгов и передает уверение в том, что в его изгнании нет ничего бесчестящего: на самом деле отъезд призван оградить его от тех, кто жаждет его смерти после дуэли с Браницким. Хотя нет уверенности в том, что Казанову в самом деле могли зарезать, тем не менее венецианец так и не осознал, насколько скандальным поступком по отношению к обществу была его дуэль! Хотя беседа с королем, состоявшаяся вскоре после поединка, должна была привлечь его внимание. Монарх спросил, стал ли бы он драться на дуэли в Венеции, если бы оскорбитель был благородным венецианцем. И Казанова тогда простодушно ответил, не сознавая, что вредит самому себе, что подавил бы гнев и дрался бы лишь в том случае, если бы этот благородный венецианец посмел оскорбить его в чужой стране.

С июля до середины декабря 1766 года Казанова пробыл в Дрездене, где в загородном доме жила его мать. Ей было пятьдесят восемь лет, она оставила сцену. Благодаря пенсии, которую платил ей курфюрст, она жила в достатке. Повстречал он и своего брата Джовании, сестру Марию Маддалену и ее мужа. Вылазка на блестящую лейпцигскую ярмарку; конечно, любовное приключение. Ничего существенного для Казановы, никаких сдвигов в его жизни.

В декабре Казанова отправился в Прагу, где остановился на четыре дня, потом в Вену, куда прибыл на Рождество. Надо признать, ему не везло с австрийской столицей. В самом деле, он жил себе в Вене совершенно спокойно, пока в один прекрасный день в его дом не проникла хорошенькая девочка двенадцати-тринадцати лет. Настоящий феномен! Она была способна вести эротическую беседу в героических латинских стихах, завершая ее восемью – десятью стихами приапей[87]. На следующий день Джакомо, любопытный и возбужденный, отправился к ней домой. О ужас! Ее отец – не кто иной, как подлый Антонио Поккини, профессиональный игрок и, следовательно, шулер, которого он знал с 1741 года. Казанова полез в кошелек за дукатом, чтобы заплатить за бутылку, откупоренную Поккини. Тот воспользовался этим и вырвал у него из рук весь кошелек. Заманенный девчонкой, он попал в подлую западню.

Это было бы еще ничего, если бы на следующий же день, тогда как он готовился подать жалобу, Казанову не вызвали к графу Шраттенбаху, правителю Нижней Саксонии, наделенному также полномочиями префекта полиции. Ему показали карты, его кошелек, в котором осталась лишь четверть золота. Предупредили, что личность его установлена и что причины его высылки из Варшавы известны. Наконец, ему передали повеление уехать на следующий же день. Придя в ярость, он отправился к князю Кауницу, государственному и придворному канцлеру, у которого был Паоло Ренье, венецианский посол. Тот посоветовал ему написать прошение императрице, чтобы испросить помилования. Полный провал! Она принимает за выдумку всю историю, которую изложил ей Казанова в попытке оправдаться, обвиняет его в том, что он безбожно плутует в фараон, называет его руку на перевязи шарлатанством. Видя, что ему так и не выпутаться из этой проклятой истории, он сдается и решает уехать из Вены. Он не мог знать, что заранее проиграл, поскольку императрица Мария Терезия была лично заинтересована в его деле. Граф Шраттенбах получил собственноручную записку императрицы с приказом выдворить Казанову. Повсюду его репутация следует за ним – или опережает, как угодно. Вот и из Вены его прогнали, как до того из Варшавы. Легко понять, что Джакомо начинает уставать и хотел бы найти место, где приткнуться, надежное и стабильное прибежище.